Крематор

Луч высветил человечка за полупрозрачной занавеской, который, расставив ноги, потешался над сидящими в корытах, а хозяйка с глубоким поклоном сказала:

— Это Карлуша, наш милый гном, кивает головой, словно живой. Он бы охотно болезным помог — если бы не был так мал и убог… Вперед, дамы и господа, пожалуйте за мной туда, где вы наяву увидите, как может окончиться жизни бег, ибо былинки слабее на земле человек. — Она хлопнула в ладоши, и декорации, изображающие баню, погрузились во мрак, позади по доскам запрыгало, затопотало… и все потянулись за следующий занавес.

Они очутились в полной темноте, однако ненадолго.

Откуда-то из-под потолка ударил сноп света, одна из женщин вскрикнула, посетительница с пером на шляпе шепнула «ужас!», а пан Копферкингель с грустной улыбкой обнял Лакме, краешком глаза приглядывая за Зиной и Миливоем. Прямо перед зрителями на крюке раскачивался повешенный живодер. На нем был черный балахон с капюшоном, руки вытянулись вдоль тела, лицо набрякло, язык вывалился, глаза вылезли из орбит; веревка, на которой висел труп, поворачивалась вместе с телом.

— Да, — возопила хозяйка, сверкая кольцами, — повесился наш несчастный живодер, силы воли не лишил его мор: чем терпеть, страдать и сеять вокруг заразу, решился живодер покончить с жизнью сразу. Вот тело его мертвое висит, и никто на свете его не воскресит.

— Как живой, — затрясла головой возбужденная посетительница с пером на шляпе, и перо затрепетало, а толстяк засопел и сердито буркнул:

— Да мертвый он, слышишь, ты?! Удавленник, тебе говорят! Мы в паноптикуме, здесь все из воска.

— Вынули его из петли, — торопливо картавила хозяйка, — и за чертою города погребли в общей чумной могиле, которую еще и известью залили… Свет! — крикнула она, и луч выхватил из темноты карлика на заднем плане; он стоял в шапочке, блузе и штанах, вполоборота к посетителям, одна нога занесена, как для марша, в руке — крест на древке; его фигура напоминала рекламу обуви или панталон. — Наш карлик хоронит, — с глубоким поклоном сказала хозяйка, — душа его болит и стонет; он хочет беде помочь, да не знает как, ведь он сам такой же бедняк! Дамы и господа, пожалуйте за мной, туда, где смерть вступает с жизнью в бой… — Хозяйка встала перед следующим занавесом, повешенный и карлик исчезли в темноте, сзади запрыгало, затопотало… — и группа гуськом потянулась за хозяйкой, а женщина с пером воскликнула, оглядываясь на остальных:

— Смерть вступает с жизнью в бой! Это, наверное, будет самая жуткая сцена, я вся так и дрожу. А что это за шум слышен всегда, когда гаснет свет, вроде как прыжки? Эй, — сказала она своему толстяку, — у тебя вот-вот свалится шляпа!

— Молчи, ты, балда! — напустился на нее тот. — Тут тебе не камера пыток, какие прыжки?! Это паноптикум, тут все из воска. Марш вперед! — И он послал ее тычком в следующее помещение.

Это оказался то ли коридор, то ли подвал с дверью, задернутой полупрозрачной тканью, и мощенным плитами полом, на котором стояли тяжелые черные столы и сундуки… А между ними. между ними высился мертвенно бледный, скрюченный болезнью вельможа в шляпе с длинным пером и в высоких ботфортах, в руках он сжимал то ли прут, то ли палку, занеся ее над хрупкой девушкой, которая опустилась на одно колено и в ужасе пыталась защитить голову и лицо.

— Я так и знала, мертвецкая! — взвизгнула посетительница, и перо на ее шляпе задрожало, а толстяк бешено замотал головой и ткнул ее в бок.

— Черта лысого ты знала! — яростно просипел он. — Ты дура! Это не мертвецкая, это паноптикум, здесь все из воска, говорю тебе в сотый и в последний раз. Гляди себе и не мели языком, не то. — И он погрозил ей палкой.

— Вы узнали вельможу, — торопливо картавила хозяйка, сверкая перстнями, серьгами и ожерельем, — но хоть глазам не верь: стал из него просто зверь! Решил девицу он убить, чтоб ей не дать чуму плодить и козням сатаны служить… Ах, суждено ей погибнуть или остаться жить? Вы, добрые господа, конечно, за то, чтобы безумец не причинил ей вреда… — так приди же, наш карлик, скорее сюда! Свет! — хлопнула она в ладоши, но послышался щелчок выключателя, а свет не зажегся; когда же наконец лампочка вспыхнула, хозяйка отвесила низкий поклон, и за полупрозрачной занавеской показался карлик. Голова наклонена, нога согнута для удара по лежащему внизу детскому мячу, рот до ушей, одна рука грозит вельможе, а другая держит ярко размалеванную миску… Все это напоминало рекламу магазина игрушек.