Читаем Кремль полностью

– Так вот… – подняв свою тяжелую голову в ермолке вышитой, продолжал князь Семен. – Дело обстоит так: государство Московское крепнет. Последние удельные князья исчезают. Это, пожалуй, и лутче: одна голова над землей крепче. Но вот мы, наследники и потомки великих и удельных князей русских, собравшиеся теперь на Москве, кто мы? Только ли мы подручные великого государя, которых он может казнить и миловать, или же и мы хозяева земли Русской, а он только старший между нами? Давно ли было время, когда мы державцами были, а теперь вон великий государь приказал князя Ухтомского плетьми всенародно отстегать, и его отстегали. Правда, князь попался на деле грязном – составлять подложные грамоты не княжеское дело. Но ведь теперь и те, которые прямят великому государю, все больше и больше простыми слугами его становятся. Он хочет править один. Но нам словно и не больно пригоже из-под рук великой княгини Софьи во всяком деле глядеть. Говорят, что у них в Царь-граде положение такое было, чтобы все только в рот императорам их глядели, – может, оно и так, но хвалиться-то тут словно нечем: благодаря таким распорядкам от всего их величества не осталось и следа и великая княгиня привезла нам в приданое только дородность свою да гордость византийскую…

Берсень одобрительно кивнул кудрявой головой.

– Правильно, княже!.. – сказал он. – Жизнь становится все хитрее, и, какова голова ни была бы, одной ей управиться с домком немыслимо: нужен совет.

– Верно!.. – кивнул белой пушистой головой князь Иван Патрикеев. – Великая княгиня только во сне и видит, как бы всех нас в слуги свои обратить…

– Да многие такими слугами и поделались… – усмехнулся дородный красавец Тучков, не боявшийся перечить самому великому государю. – И с охоткой…

– Многие не все…

– Так… – кивнул тяжелой головой своей князь Семен. – Но дело в том, что у государя два наследника: Дмитрия, сына Елены, грекиня помрет, а на престол не пустит, да и великий государь стал как будто больше склоняться к Василью, в котором течет кровь императоров византийских, чтобы окружить блеском Византии престол московский и тем еще больше укрепить Москву. Нам же, может, лучше за Дмитрия больше держаться: Елена пойдет на все уступки, только бы сын ее стал на место деднее… Попы потянут руку грекини, знамо дело, но против них нововеров можно выставить: это народ все мозговитый и смелый…

– Попы, как всегда, пойдут за тем, кто верха возьмет… – пренебрежительно сказал Тучков. – Это народец известный… Жаль, что Зосима наш совсем спился, а то он мужик покладистый и кого хошь миром бы помазал…

– Великий… государь уже посылал меня к Зосиме… – сказал дьяк Федор Курицын. – Оставаться ему митрополитом дело немыслимое: иной раз прямо лыка не вяжет. Да он и сам говорит: понимаю, мол, и сам, что никуды уж я не годен. Сложу с себя сан по немощам моим, и вся недолга. Чай, в куске хлеба-то мне великий государь не откажет. Да и подыхать скоро, говорит, не из чего больно хлопотать-то…

– Жаль старика… – сказал князь Семен. – Возьми вон новгородского Геннадия или Иосифа Волоколамского, стоеросовые такие, не дай Бог, и в рот великому государю так и глядят…

– Когда Александр Невский помер, владыка у его гроба, как полагается, речь держал: «Отца человек оставить может, а добра господина не мощно оставити: аще бы и в гроб лезл бы с ним…» – засмеялся Берсень. – Счастье, что в гроб-то лезти было нельзя, а то он бы с полным удовольствием… Прав Тучков: они побегут за победителем…

– Кого-то на место Зосимы теперь выберут?

– А кого государь укажет… – усмехнулся князь Василий.

– Нет, попов опасаться нечего… – взглянув на сына, сказал Патрикеев-старший. – Полки же по большей части в наших руках, а в которых наших людей нету, в те можно будет загодя своих посадить. А полки в руках – разговор будет уж не хитер. Все дело в силе…

– И в правде… – вставил князь Семен. – Мы державцы земли Русской, и так, здорово живешь, отставить нас от дела нельзя. Великий государь пока в полной еще силе и головой светел, а что будет, если на месте его какой несмышленыш окажется или баба? Вот тут-то и нужен бессменный совет государев: государи преходят, а совет земли остается…

– Да в совет-то кого посадить? – сказал Берсень. – Ежели князей одних, земля обижена будет. Ведь среди тех же торговых есть теперь головы, да какие!.. Спросить и их делу не повредит… Я мыслю так, что чем больше от земли советников будет, тем лучше…

– Ну, это что-то уж вроде веча будет… – сразу возбужденно заговорило несколько голосов. – Совет нужен, а многолюдство опасно. Кому же и править землей, как не тем, кто к этому делу привычны?..

Застолица зашумела. Князь Василий, еще более желчный, гордый и нетерпимый, поднял побледневшее лицо.

– Чем больше умных голов, тем лучше, – сказал он, – но чем больше голов вообще, тем хуже…

– А как ты ее разберешь, умна она или нет? – засмеялся кто-то. – О себе всяк так понимает, что умнее его в целом свете нет…

– Покажи это на деле… – сухо возразил князь Василий. – За кем есть только слова – отойди, за кем дела – делай дело…

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия исторических романов

Андрей Рублёв, инок
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин. А перед московским и звенигородским князьями стоит задача – возродить сожженный татарами монастырь Сергия Радонежского, 30 лет назад благословившего Русь на борьбу с ордынцами. По княжескому заказу иконник Андрей после многих испытаний и духовных подвигов создает для Сергиевой обители свои самые известные, вершинные творения – Звенигородский чин и удивительный, небывалый прежде на Руси образ Святой Троицы.

Наталья Валерьевна Иртенина

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Все жанры