Кремль 2222. Чертаново

Шумно выдохнув, он встал в полный рост и выстрелил в нео, с ревом бегущего к окну. Массивный патрон разорвал дикарю глотку, и тот, зажимая ладонями страшную рану, упал на колени. Понимая, что этот нео уже и так умрет, Ермак повернулся к другому и наставил на него ствол.

В виски назойливо стучала мысль:

«Один патрон! Всего один!»

Второй дикарь, перепрыгнув через поверженного товарища, бросился к окну. Ермак вскинул ружье, готовясь растратить последний патрон… как вдруг снаружи что-то мелькнуло, и нео отлетел от дома на несколько метров. Черноволосый наемник нахмурился, но ружье опускать не стал. Дикари снаружи замерли и испуганно уставились куда-то в сторону. Медленно и неохотно они начали пятиться назад, когда их внезапно окатило огненной волной.

Ермак облегченно выдохнул: значит, Горыныч все-таки услышал звуки выстрелов и успел прийти на помощь.

«Очень вовремя. Очень».

Впрочем, как выяснилось, черноволосый наемник рано обрадовался: стоило ему опустить ружье, и за спиной послышался угрожающий рык.

– Ермак, – негромко позвала Василиса.

Мужчина уже знал, что увидит, когда обернется, и все же невольно вздрогнул, увидев дикаря воочию: огромный, весь покрытый шерстью, словно медведь, нео мчался на них, размахивая дубиной.

Между ними было метра четыре, когда Ермак нажал на спусковой крючок и последней пулей разворотил монстру волосатую грудь. Упав на спину, нео застонал, и в голосе его явно слышались нотки ненависти и боли: сил в теле умирающего мутанта хватило, чтобы перевернуться на бок, но на большее дикарь оказался не способен. Издав последний отчаянный стон, он сдох. Остекленевшие глаза без тени эмоций смотрели на Ермака, и тот спешно отвернулся, не желая выдерживать этот замогильный взгляд.

А снаружи, меж тем, продолжали доноситься отчаянные крики нео, которых гонял неуемный Горыныч. Решив не тратить горючее понапрасну, «Раптор» теперь шел на сближение и кромсал незадачливых дикарей мощными челюстями. Один из последних нео, изловчившись, умудрился ударить стального «ящера» по ржавому боку… за что тут же был съеден заживо. Впрочем, небольшая вмятина осталась: Ермак видел ее даже с расстояния.

«Надо же, сколько в этих лохматых тварях дури! – подумал он про себя. – Если они даже обшивку био могут повредить, что говорить об обычных людях, вроде нас с Василисой?»

Двое оставшихся дикарей, воспользовавшись заминкой, дали стрекача. Горыныч, увлеченный трапезой, благоразумно решил не гнаться за длинноногими мутантами и сконцентрировался на уже имеющемся мясе. Ермаку хватило одного взгляда на окровавленную морду стального «ящера», чтобы испытать приступ тошноты. С трудом сдержав рвотные позывы, черноволосый наемник отвернулся от окна.

– Снова пронесло, – сказала Василиса, посмотрев на спутника.

– Долго так везти не может, – угрюмо заметил Ермак.

«Хотя московская Зона нам, конечно, прилично задолжала… но у нее же совести нет на самом деле, так что не стоит рассчитывать на ее благосклонность – все равно подведет!..»

Стоило вспомнить о долгах московской Зоны, и перед внутренним взором тут же возник Глеб, сидящий в темном подвале за решеткой с толстенными прутьями. Морда свежиспеченного дикаря была перемазана кровью, а пол его небольшой камеры устилали кости убитых крыланов и вормов.

Жуткий образ, но Ермак уже к нему немного привык, а потому отнесся стойко…

Вот только помимо Глеба в подвале был еще кое-кто.

«Трифон».

Это воспоминание хранилось в самом дальнем углу чулана памяти и обычно наружу не извлекалось. Но сейчас, несмотря на отчаянное нежелание Ермака снова переживать тот чудовищный миг, страшная правда снова показалась наружу и предстала перед черноволосым наемником во всей красе…

… Когда Трифон спустился в подвал, его брат сидел, прислонившись спиной к стене, и завороженно смотрел на сына, а сын, в свою очередь, смотрел на отца, даже не понимая, кто перед ним. Это была жуткая игра, к которой Ермак никак не мог привыкнуть. Глеб не узнавал его и нередко говорил, что с радостью сожрал бы обоих своих пленителей.

Когда ноги Трифона застучали по ступенькам лестницы, дикарь переключил внимание на него и многозначительно облизнулся. Ермак при виде этой гримасы невольно скривился: сумасбродство любимого сына казалось проклятьем, совершенно незаслуженным и крайне жестоким.

– Все так же? – спросил Трифон, приближаясь к брату.

Ермак молча покачал головой. Говорить не хотелось. Да и о чем тут говорить, если никаких изменений с Глебом не происходило… ну, разве что в худшую сторону? Новоявленный нео сидел и жрал, а когда не жрал, ждал новой жратвы. Казалось, он может есть днями напролет, причем любое мясо – сырое, жареное, человечье или крыланское, неважно.

– Думаешь, мы найдем способ его обратно… перевоплотить? – спросил Трифон, подступая к клетке с Глебом.

Дикарь сидел неподвижно – только сопровождал дядьку внимательным взглядом.

– Не знаю я, брат, – угрюмо буркнул Ермак. – Что делать, не знаю… но и бросить да уйти не могу…

– И сколько ты думаешь здесь сидеть? – спросил Трифон, не оглядываясь.