Кремль 2222. Юго-Восток

Чо-то мне тут совсем не нравилось сегодня. Пусто, даже обычная дрянь, мошкара, не летает. Никак Поле где-то неподалеку. А если Поле, могут и мороки вылезти, не к ночи их поминать…

— Храни нас Факел, — Степан перевернул мужика и перекрестился.

У пасечника не было половины лица. Слиплось все черной коркой, ни глаза, ни уха. И шею сморщило, и плечо, ну точно в кипящее масло окунули. От кровищи вся рубаха до пупа колом встала.

— Ты его знаешь? — Я присел рядом, за руку мужика пощупал, сердце вроде билось. Пасечники не заразные, их можно трогать.

— Тут разве разберешь? — Степан тревожно оглядывался. — Видал такое, Слава? Это осм, сука такая, поцеловал. Хорошо, что промазал.

Откуда-то долетел крик. Я вскинулся, ушами поводил, но не поймал, откуда.

— Как это? Ты ж говорил — они неопасные… — Я стал вспоминать, какая тварь еще может на живом человеке кожу до мяса сварить.

— С виду и я неопасный.

— Зачем же он с ним целовался?

— Так плюются они, гады.

— Отнесем его к лесу? — Мне показалось, снова закричали. Вроде баба, коротко так. И в ответ с другой стороны, от мусорного завода донесся вой. Никак крысопсы, эти завсегда на чужой страх бегут!

— Давай, бери за ноги.

Мы взялись за мужика, и тут он очнулся. Забился весь, застонал:

— Ги… гиго…

— Чего? Ты нас не бойся, мы тебя на Пасеку отнесем!

Туман был совсем близко, мне это вовсе не нравилось. Вот-вот нас как шапкой накроет, тогда огнемет не поможет. Любая сволочь сможет близко подобраться. До Пасеки было всего ничего, за пять минут добежим…

— Иголка… — Мужик разлепил губы, половина рта у него выглядела так, будто горящую головешку грыз.

Я взял у Степана фляжку, там бражка на травах была, ядреная, ага, мертвого поднимет. Влил мужику маленько в рот. Тот захрипел, закашлял, кровью меня забрызгал.

— Чо? Где иголка, ты о чем? Степан, прикрой взади, я его один донесу.

Потопали мы взад. Я первый, Степан с огнеметом кружился. Крысопсы завыли, уже ближе. Тут мужик совсем от браги очнулся, как мне в грудь когтями вцепится!

— Иголка там… лесникова дочь… Иголка. Помоги… найди ее…

— Где там-то? Где? Чо вы туда без охраны полезли?

Тут в третий раз женский крик долетел. Пасечник корчился от боли, уцелевший глаз слезился. Еще ногти он с пальцев содрал, пока полз.

— Там Поле… прожигать клинки ходили… маркитантов заказ… они нас выследили… Иголка наверху… спряталась…

— Да где? На подстанции, что ли?

Пасечник раззявил перекошенный рот, губы треснули, кровь пошла. А сам глаз закатил.

— Бегом, бегом, — зашумел взади Степан. — Славка, до леса надо донести, наших догнать, уж потом лялякай!

Мигом мы добежали до улицы, спрыгнули в раздолбанный асфальт, донес я мужика до границы его родимой Пасеки. Наших уже след простыл, ага, только трава спрямлялась, под колесами замятая. Но уехали недалеко, по просеке кустистой быстро не разгонишься.

— Степан, донесешь его? Наших догони, там разок пальните, мигом пасечники прибегут.

— Твердислав, ты чего задумал? Ты это брось.

— Степан, ты не слыхал разве — девка там потерялась!

Тут дядька Степан сказал про меня много антиресного. Я аж присел маленько, ага. Надо бы его попросить, чтоб научил так культурно выражаться, а то я все больше кулаком в нос умею…

— Хорошо бы вместе, — согласился я. — Дык его-то куда, тут, что ли, оставим?

— Иг… иголку спаси… — захрипел пасечник. — Брось меня… факельщик. Все равно не жилец…

Пристроили мы его в кустах, сами взад побегли. Через туман, ага. Я ствол огнемета на руке нес, динамкой крутил, искру проверял. Потому как, ежели крысособаки — мечом хрен отобьешься! Бежали по следам, что раненый оставил. Он ножик втыкал, за ним тянулся и себя вперед втягивал. Видать, не только рожу сварило, ноги тоже не слушались. Зато в бурьяне просеку за собой проложил.

Подбежали к подстанции вплотную. Тихо тут, но не так, как на Факеле. Дурная тут тишина, ешкин медь. То зашуршит под низом, в норах, то заухает, то вроде как ржет кто-то… Колючка тут висела лохмотьями, по ней вьюн густо нарос, нехороший вьюн, листья белые в пузырях, ага. Столбы от колючки перекошены, ворота упали давно, по ним следы колес в пепле отпечатались. Жутковато тут внизу, воронье поднялось тучей, закаркали, сволочи! У них гнезда поверх широких труб, и в дырах гнезда. Трубы вверх в небо уткнулись, точно птенцы голодные клювы растопырили. Мы по бетонке пробежались, дорожка ровная, если не считать костей. Костей тут столько, ешкин медь, видать — крошили друг друга страшно. Но кости старые давно псы растаскали, валялись тут и свежие. Такое уж место — Пепел, не знаешь, откуда смерть подберется!

— Вон оттуда он бежал, — указал Степан.

— Храни нас Факел… Ну чо, пошли, что ли?

Очень мне туда лезть не хотелось, внутрь. Дык до последнего я надеялся, что пасечник-бедняга где-то наружи с осмами, или с кем там еще, схватился. Но следы вели к раздвинутым воротам ангара. Здесь мужик еще ковылял, припадая на коленку, кровью плевал, но шел. Вон и сума его валяется, никто ее не тронул!