Кремль 2222. Измайловский парк

– Я рад вашему визиту, – раздался сухой, надтреснутый голос хозяина. – Пожалуйста, садитесь, разделите со мной вечернюю трапезу. Меня зовут Тальберг. Я тут давно живу, веду, как вы там, в Кремле, говорите, отшельническую жизнь. Не спешите представляться, за ужином и беседой я познакомлюсь с вами поближе. Садитесь, не стесняйтесь. Ах, да, вам бы с дороги умыться… Муса, предложи гостям умыться.

Муса, один из охранников Тальберга, не изменив каменного выражения лица, сделал широкий жест, приглашая в угол помещения. Там оказался обычный умывальник «мойдодыр», кусочек мыла и большое махровое полотенце. Пришлось всем умыться и уже потом усесться за стол. Ближе всех к отшельнику сели Ждан и Остронег.

– К сожалению, пища моя уныла, как уныла она у всех живущих вне Кремля, так что не обессудьте. Муса, Абрахам, подавайте.

– Какие странные имена у ваших людей, не наши какие-то, – не выдержал Остронег и вспомнил, что не представился. – Меня Остронег зовут.

– Это хороший вопрос, Остронег. Они верны мне, как ифриты верны Иблису, вот я и решил им дать магометанские имена. Своих родных имен они не знают. Мертвая Зона причудлива. Вот я тоже своего имени не помню, потому и назвался чужим. Это было так давно, что я уже и не знаю, откуда взял это имя. Но не стоит оценивать моих учеников по именам.

Ифриты принесли серебряные столовые приборы, а потом и салфетки из льна тонкой работы, сверкавшие белизной. Тальберг заметил удивление на лицах гостей:

– Жизнь отшельника не обязательно сопровождается усмирением плоти и эстетики бытия. Так что если я могу использовать утонченные предметы и жить в комфортных условиях, почему бы и нет? Но только если это не требует напряжения и суеты.

Словно в подтверждение его слов, на стол подали еду. Это оказались аккуратно откупоренные банки тушенки и большой чугун с картошкой. Картошка легко пари́ла, разнося аромат мелко посеченного укропа, которым она была щедро присыпана.

– Я считаю, что такие блюда надо подавать в аутентичном виде. Ведь нарезают хамон при всех прямо от окорока, и в этом есть высокая эстетика потребления деликатесов. Представьте себе, если устриц подадут без раковин? Это же нонсенс.

Что такое хамон и устрицы, никто не знал, – впрочем, собеседники отшельника особо от этого и не страдали.

– А вот за такой бесценный дар, как спирт, вам премного благодарен. Я давно не употреблял настоящий, чистый алкоголь. Нет, не в силу его вредности. Просто нет у меня возможности его получить, кроме как от редких путников. Жалко, хлеба у меня нет, а то бы угостил вас редкой закуской, – на строгом лице Тальберга отразилось невероятное сожаление.

– У меня есть, – раздался радостный Санькин голос.

Довольный, что может быть полезным, он выскочил из-за стола и метнулся к своей котомке, оставленной при входе.

– Какой роскошный подарок! – Тальберг с трепетом принял из рук Саньки прямоугольный белый хлеб. – Спасибо, милое дитя! Я только могу сожалеть, что ты не сможешь оценить, в силу юности твоих лет, всю прелесть холодного спирта с изысканной закуской. Абрахам, приготовь нам… ну ты сам знаешь.

– Но, господин, – возразил Абрахам, – это же для особого случая.

Охранник Тальберга впервые за вечер подал голос, потрясенный приказом хозяина.

– У нас и есть особый случай, – мягко, но настойчиво ответил отшельник. – Муса, подай рюмки и спирт.

Муса, словно только этого и ждал, внес большую хрустальную салатницу, в которой лежала фляжка, обложенная колотым льдом.

– Откуда тут лед? – изумился Мальф.

– У меня многое есть просто ниоткуда, – Тальберг развел руками, хитро прищурившись.

Поставив салатницу, Муса удалился и вернулся с маленькими хрустальными рюмками с мелким резным узором по краю.

Пока Муса разливал спирт, явился Абрахам с подносом, на котором были аккуратно разложены бутерброды с черной икрой. Треугольные ломти хлеба были покрыты тонким слоем сливочного масла, поверх которого Абрахам, не скупясь, положил в палец толщиной слой черной, таинственно отблескивающей при свечах икры. Тяжело вздохнув, охранник поставил блюдо посреди стола.

– Поверьте, господа, лучшего сочетания в мире нет! – гордо сообщил Тальберг.

– А… что это? – робко поинтересовался Санька. – Рачьи глаза?

– О нет, милое дитя…

– Меня Санька зовут!

– Санька? Как прелестно, – загадочно улыбнулся отшельник. – Нет, Саша, это черная каспийская икра. От самых лучших осетров. Ну, что, за встречу, господа!

– Рыбьи яйца, – скривился мальчик, но бутерброд взял.

Все дружно чокнулись; Санька, правда, получил по руке, за то, что потянулся к рюмке Одинца.

Некоторое время, после дружного кряканья вдогонку опрокинутым рюмкам, все оценивали закуску.

– Да, воистину древние знали толк в удовольствиях, – наконец произнес Оселя. – Я-то думал, что спирт лучше водой запивать, или там брюквой загрызть, вкуснее не бывает. А ты поди ж то!

– Господа, предлагаю повторить, дабы не прерывать органолептическую волну, – торжественно предложил Тальберг.

– Что? – удивленно переспросил Редедя.

– Я говорю – еще по одной, чтобы вкусно было! – упростил свой тезис отшельник.

Возражать не стали.