Кремль 2222. Кенигсберг

Старик засопел, теребя в руках кружку, уставился в ее темную глубину, словно на дне были ответы на давние вопросы. Процедил сквозь зубы:

– Он-то думал, я быстро сдохну. А нет человека – нет проблемы.

– Изгнание почти всегда означает смерть, – тихо сказал Книжник.

– Вот именно – почти, – старик с прищуром поглядел на парня. – А я, видишь, выжил. Через что мне пришлось пройти – даже вспоминать не хочу. Одни только годы рабства у шамов чего стоят. Эти ж подонки на мне свои опыты ставили, в мозгах у меня ковырялись. Уж и не знаю, чего они там найти хотели, да только я был уверен, что спячу. Одно только мне не давало сдохнуть. Ненависть. Все эти годы только об одном думал: неужто Елена с этим подонком жить стала? И как думал о том – так на душе черно становилось. Решил даже в веру податься. Вон, крест сделал из стилоса – единственного, что осталось в кармане, когда меня вышвырнули за стену.

– И что же, помогла вера?

– Выжить? Пожалуй. Успокоить душу – ничуть.

Они помолчали. Книжник думал о том, какие разные судьбы сложились у двух выходцев из кремлевской Семинарии, разделенных не менее чем половиной века. Один с самого детства мечтал о походах и странствиях, о жарких битвах и великих открытиях. Другой видел себя в теплом местечке с красавицей Еленой под боком. Даже главный семинарский символ – стилос – они применили по-разному: старик сделал из него символ смирения; Книжник же превратил стилос в оружие, научившись метать его с непревзойденной ловкостью, да еще разработав парализующий яд для острия. Судьба, что ни говори, исполнена иронии, и зачастую – горькой.

О чем думал старик – неизвестно, но мысли его, видать, были невеселые. Книжник поглядел на своих и осторожно спросил:

– Скажите… А вы хотели бы вернуться?

Старик вздрогнул, выходя из оцепенения:

– Куда?

– Домой. В Кремль.

Глаза старика сверкнули – но тут же его взгляд потух, на лицо вернулось равнодушие:

– Это невозможно. Я никогда не вернусь домой. И вы не вернетесь.

– Вернемся! – убежденно заявил Книжник. – Пусть даже мы лишись бронепоезда. Но мы починим его. Или найдем другой путь.

Старик покачал головой:

– Ты не понимаешь. Это физически невозможно.

Семинарист недоуменно пожал плечами:

– Как это?

Старик впился в него своим острым взглядом:

– Как ты думаешь, где ты находишься?

– Ну… – Книжник пожал плечами. – В Кенигсберге, я полагаю.

– Верно. Но что это за место? Откуда здесь столько самого разного люда? Может, ты видел места, где людей больше?

– Не видел, – честно признал Книжник. – Разве что Кремль…

– Кремль не в счет. Кремль изначально был убежищем для выживших в Последнюю Войну. С тех пор мало кто пришел туда со стороны.

– И в чем, по-вашему, особенность этого места?

– А я скажу, в чем, – старик вдруг жадно припал к своей кружке и принялся шумно глотать, будто его вдруг одолел приступ жажды. Грохнул на стол опустевшую кружку. – Сюда только приходят. Уйти отсюда еще никому не удавалось.

– Что за чушь… – Книжник пожал плечами. Поглядел в сторону Герцога, устало дремавшего у себя на столом. – Вон, местный сидит – он такого не говорил…

– А этот местный пытался выбраться куда-нибудь за пределы Залива или Выжженных Земель?

– Он не говорил об этом…

– Не говорил… – старик мрачно хмыкнул. – И не скажет. Знаешь почему?

– Почему?

– Да потому, что ему некуда идти! Он местный. Весь его мир – он здесь. Другое дело – я.

Старик замолчал. Лицо его осунулось, потемнело. Даже морщин, вроде, стало еще больше.

– Я тебе скажу, парень. Я пытался. Не раз. И не два. Десятки раз. Может, и сотни – я просто сбился со счета.

– И что? – Книжник сглотнул. Хоть он и не верил этому человеку, но что-то жуткое, безысходное было в его рассказе.

– И ничего! – старик понизил голос, чуть придвинувшись к Книжнику. – А я не какой-то земледелец, никогда не поднимавший носа от своего клочка грязи, – я прошел через ад. Я знаю, как ориентироваться на местности, как не вляпаться в Поле Смерти или в радиоактивное пятно, как не нарваться на голодных хищников или вооруженных бродяг. И я тебе точно говорю – это место проклято.

– Что значит – проклято?

– А это значит, что оно закрыто. Замкнуто на себя – как петля Мебиуса. Знаешь, что это такое?

– Конечно. Я же учился в Семинарии.

– Вот и я учился. И готов поклясться, что здесь что-то не так с самим пространством. Куда бы ты ни шел из Кенигсберга, ты придешь назад к Кенигсбергу. И выхода нет.

– Но даже если это так… – Книжник недоверчиво пожал плечами. – Почему тогда никто здесь не говорит об этом?

– Вот! – старик значительно поднял указательный палец. Выглядел он слегка захмелевшим. – А почему никто не говорит об этом?

– Я понятия не имею, – начиная раздражаться, сказал Книжник. – Может, не хотят?

– А может – не дают?

– Кто не дает?