Кремль 2222. Крылатское

Ему не стали чинить препоны, хотя было жаль терять бойца, одного из лучших в дружине. Однако закон есть закон. Един для всех, без исключений. А если строг, так потому, что каждая строчка в нём жизнями человеческими написана. Нельзя иначе, время такое. На кону самый главный оплот Руси – Кремль, отступать больше некуда.

Троица изгнанников растворилась в темноте. Что ждёт их за горизонтом, какие опасности подстерегают, выживут ли…

Пластуны побрели обратно. Головы их были низко опущены. А самым понурым был пластун Вышата. Только что он потерял лучшего друга. И от мыслей об этом внутри всё саднило и переворачивалось…

– Ты что, Нечай? – испуганно спросила Варя.

От её слов я окончательно проснулся.

– Да так, ничего…

– А почему зубами скрежетал, про Кремль говорил что-то?

– Забудь. Сон приснился.

Я перевернулся на спину, Варя, воспользовавшись этим обстоятельством, взгромоздилась сверху и пристально уставилась глаза в глаза.

– Что за сон? Рассказывай.

– Дурацкий сон. Про то, как нас из Кремля выгнали, всю семью. Вернее, мать со мной за ворота выставили, а отец сам пошёл. Сказал, что своих не бросит, и добровольно в изгнание отправился. Вместе с нами. А его друг, пластун Вышата, провожал. Отец мне когда-то рассказывал, а вообще вспоминать об этом не любит. У него в душе обида на Кремль осталась по сию пору.

– А за что вас выгнали?

– Ты точно хочешь узнать? – спросил я.

Варя задумчиво прикусила губу и тут же кивнула.

– Отец был дружинником. Сражался храбро, Кремль защищал. О женитьбе даже не думал, но потом вышел указ князя «О потомках», и отца заставили взять себе в жёны Устинью – это моя мать.

– Что, так и заставили? – ахнула Варя.

– Заставили. Я же сказал – княжеский указ.

– А зачем заставили?

– Раньше дружинников мало было. Ну, до того, как на поверхность вышли… Когда окончательно на земле закрепились да столкнулись с кучей врагов, стало ясно, что дружина потребуется большая. От дружинников чаще всего мальчики рождаются, вырастают такие же высокие и сильные. Вот отцу и приказали жену взять.

– И что потом?

– Ты слушай, не перебивай. Стали, значит, они вместе жить, причём не абы как, а душа в душу. Отец сам не заметил, как влюбился, хоть жена и навязанной была.

– Ничего себе! – изумилась Варя.

– Ага. В жизни всякое бывает. Потом мать понесла, через положенный срок роды, и вот тут-то выяснилось, что мать у меня порченая…

– То есть как порченная?! – не поняла Варя.

– Мутантом оказалась. До родов эта её особенность будто спала, ничем себя не проявляла. Никто и подумать не мог. А когда схватки начались, бабки-повитухи чуть с ума не сошли. Мать такое устроила: всё в щепки разнесла, мебель по комнате летала, стёкла вдребезги, посуда медицинская в хлам… Дар у неё был. Или проклятье… Могла предметы двигать усилием воли, вот только не контролировала себя, всё спонтанно получалось. Монахи в Кремле испугались, что я, будучи рождён от мутанта, вообще монстром стану. Вот и решили выгнать и мать, и меня, пока не поздно. Так в Кремле принято.

– Наверное, это жестоко, – задумчиво протянула Варя.

– Иначе нельзя. Представляешь, какая на них ответственность?! Пока стоит Кремль, стоит и земля русская!

– Знаешь, я бы хотела посмотреть, какой он – этот Кремль, – мечтательно произнесла девушка.

– Я тоже, – вздохнул я.

Внезапно послышался стук в двери. Варя поспешно накинула на себя одежду и подошла к входу.

– Кто там?

– За Нечаем я. Его срочно к старосте требуют, – за порогом раздался до боли знакомый голос ястребка.

Варя прыснула и тут же смущённо зарделась.

– И откуда всё только знают, – пробурчал я, одеваюсь.

Хотя, что тут гадать. Все видели, как мы с Варей танцуем, ну и сделали соответствующие выводы, когда в казарму ночевать не явился. Комплекс есть Комплекс. На одном краю чихнут, на противоположном «будь здоров» скажут. Чмокнул Варю в щёчку (начну в губы целовать – на аркане потом не оттащишь) и на улицу.

Пока шагали, гонец поведал последние новости: отец собирает у себя совет, обсуждают какие-то важные сведения, полученные от пленного кешайна.

– Баят, что долго не говорил, собака узкоглазая! Пришлось нашим грех на душу взять – пыткой заняться.