Кремль 2222. Митино

Он повернул голову: его товарищ сидел, прислонившись затылком к стене. Веки Казимира были опущены.

– Нет, – помедлив, сказал стрелец.

Он сомневался, что вопрос Казимира требует ответа, но пауза уж больно затянулась.

– Ждать, Игорь. Плен учит тебя ждать. Ты терпишь в надежде, что тебе выпадет шанс спастись. Иногда получаешь его – как вот я. Иногда – нет. Но в любом случае пленник всегда ждет избавления. Тем или иным способом. Неважно, умрешь ли ты или сбежишь, главное – закончить мучения. Понимаешь?

– Звучит жутковато, – признался Игорь.

– Когда не остается ничего, кроме призрачной надежды, радуешься даже ей, – горько усмехнувшись, сказал Казимир.

Он умолк, и стрелец решил его не трогать, тем более что пыл сражения уже отошел, и запоздалая боль вернулась и горячей смолой растеклась по позвоночнику снизу вверх. Скрипя зубами, Игорь отвернулся к двери и дрожащей рукой вытащил пистолет – так, на всякий случай.

Да, патронов жалко.

Но в те минуты стрелец мог уповать только на пистоль, поскольку меч казался неподъемно тяжелым.

* * *

Семь фенакодусов, неспешно переставляя когтистые лапы, брели на запад. Шесть всадников озирали окрестности, то и дело угрюмо оглядываясь на последнего ездока, который, сменив рясу на брюки и балахон, держался чуть позади их процессии.

Строго говоря, изначально должны были ехать в двенадцать мечей, считая этого, из Тайного Приказа. Но на воротах неожиданно выяснилось, что воевода передал с Сычом бумагу на пятерых, не считая Захара и самого агента.

– Полдесятка? – недоуменно глядя то на стрельца, то на воина в балахоне, переспросил командир. – Это шутка такая?

– Да какие шутки? – пожал плечами смуглый привратник. – Вот бумага, заверенная печатью воеводы.

– Что это вообще означает? – повернувшись к Сычу, мрачно осведомился Захар. – Когда мы с воеводой говорили о добровольцах, количество было не ограничено.

– Ситуация изменилась, – нехотя разлепив тонкие губы, ответил агент Тайного Приказа из недр капюшона.

Голос его звучал бесстрастно. Наверное, так мог бы говорить био, если б создатели наделили его такой функцией – ровно, спокойно, без тени эмоций.

– И почему же она изменилась? – с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев, хрипло осведомился командир.

Он ожидал, что агент начнет отбрехиваться, ссылаться на волю воеводы, которую, как известно, оспаривать нельзя, иначе и под трибунал угодить недолго… Но каково же было удивление Захара, когда вместо этого Сыч невозмутимо сказал:

– Потому что я на этом настоял.

Сказать, что десятник удивлен такой откровенностью, значило не сказать ровным счетом ничего. Правда, недоумение в считаные секунды сменилось яростью.

– Да как смеешь ты, стервятник, – сузив глаза до двух щелочек, прошипел предводитель отряда, – решать, сколько людей мне с собой брать?

– Это моя обязанность, – все так же раздражающе-спокойно ответил Сыч. – Обязанность любого «стервятника».

Желваки на лице десятника заходили ходуном. Больше всего на свете в те мгновения ему хотелось врезать по наглой тощей физиономии агента, но он прекрасно понимал, что в таком случае отправится не в погоню за Игорем, а в острог, который его побратим совсем недавно покинул. Нападение на опричника Тайного Приказа считалось государственной изменой и каралось по всей строгости – вплоть до изгнания в московскую Зону без права возвращения. А к тому времени, как решат судьбу арестованного десятника, Игорь уже попадет в плен к шамам и будет, подобно отцу, ловить для них мелкую дичь и время от времени делиться с хозяевами кровью.

«А этого, разумеется, допускать нельзя», – подумал Захар.

Поэтому он гигантским усилием воли умерил свой пыл и спросил, стараясь, чтобы голос его не сильно резонировал от бури эмоций, которая бушевала в душе:

– И что мне прикажешь делать? Как объяснить им, что половина должна вернуться в казармы?

– Это твои проблемы, – пожал плечами Сыч.

– Но ты ведь это все устроил!

– Но люди-то твои. Тебе и решать, кому ехать, а кому оставаться.

Захар в сердцах громко скрипнул зубами. Пожалуй, ничего нет на свете хуже, чем бессильная злоба, которую нельзя выплеснуть наружу. Подобное чувство испытывают те, кто находятся в плену – десятник и сам там побывал уже дважды, поэтому знал, каково это – не иметь возможности расстаться с гневом, выразить его яростным криком или ударом меча, срубающим голову очередному ненавистному врагу.

– Мы еще поквитаемся, – кашлянув в кулак, пообещал Захар и, круто развернувшись вокруг своей оси, пошел к дружинникам.

Товарищи недоуменно хмурились и о чем-то негромко переговаривались, однако, завидев, что командир идет к ним, мигом поутихли.

– Что там случилось, Захар? – нетерпеливо осведомился Мрак, по сути, выразив этим вопросом общее настроение отряда.

Десятник ответил не сразу. Поначалу он крепко задумался – а стоит ли говорить дружинникам, что во всем виноват агент Тайного Приказа? Стервятника честные разведчики и без того недолюбливают, а ведь им еще вместе ехать до самого Купола… Так стоит ли подливать масла в огонь?

«Пожалуй, что нет. Или мы передеремся, даже до Тушино не дойдя».