Кремль 2222. Одинцово

– А мне кажется, все знают, что мы должны сделать! – сказал вдруг громким, но чуть дрожащим от волнения голосом ремесленник Новик. – Но мы все будем молчать, потому что говорить об этом и даже думать – не принято!

Новик оказался под перекрестным огнем взглядов.

– Неужели ты, друг, предлагаешь отдать шайнам то, что они потребовали? – уточнил командир ополчения.

– Никогда! – выкрикнул, краснея, Новик. – Старейшина был прав, когда послал ордынцев куда подальше! Я о другом сейчас… Нам нужна помощь. И вы все знаете, у кого мы сможем ее попросить.

«Там, где вчера стреляли из старинных ружей, – подумал, с прищуром глядя на ремесленника Емельян. – Этот сукин кот имеет в виду Поганое Гнездо!»

– Сдается мне, ты намекаешь на общину Власихи, – сказал главный охотник. – Я правильно тебя понял, Новик?

Ремесленник кивнул. Он не мог говорить об общине мутов и полумутов вслух, слишком уж глубоко засела привитая с детства ненависть к месту, где традиционно селились уроды и изгои.

– Поганое Гнездо… – выдохнул кто-то, и тут же начался гомон и крики.

– Никогда чистые по крови люди Одинцово не придут на поклон к мутировавшему отродью Поганого Гнезда! – заорал командир ополчения так сильно, что завибрировали на окнах старинные стекла.

– Власиха не придет нам на помощь! – надрывал в свою очередь глотку главный охотник. – Тамошние муты ненавидят нас и мечтают, чтобы мы поскорее загнулись! Ха! Да они скорее шайнам помогут, чем нам!

– Где это видано, чтоб одинцовский мужик просил помощи у мутоши поганого… – по-стариковски проскрипел дядя Волк. – Никогда такого не было и не будет!

– А жить вы хотите?! – рев старейшины заглушил остальные голоса. – Или вы все желаете сдохнуть?! Если желаете – то, что ж!.. Я свое пожил, мне все равно! Но на нас надеется община! Бабы и дети малые! О них надо думать и искать выход! А сдохнуть в неравном бою – это всегда успеется, я так полагаю! – он сверкнул глазами.

– Молиться надо! – дядька Волк ударил в бубен. – Деду и Бабе молиться! Они всегда нас защищали, и ныне не дадут в обиду.

– Заткнись! – бросил Другу Духов старейшина, а потом повернулся к караванщику: – А если попросить Власиху продать нам несколько старинных автоматов?.. Что думаешь, Спиридон?

Караванщик фыркнул и всплеснул руками.

– Торговать с мутами? Емельян, я не уверен, что у меня получится, – Спиридон втянул голову в плечи, выглядел он в тот момент донельзя жалко. – Вот, Новик первый заговорил про Поганое Гнездо, пусть он и торгует с ними.

– Я? – изумился Новик. – Я – всего лишь кузнец, братцы! Я кую! Я не пойду к мутам!

Старейшина поморщился, будто испытал одновременный приступ зубной боли, изжоги и геморройного зуда.

– Гаврила! – рявкнул он, и командир ополчения вскочил на ноги. – А если нам самим напасть на Власиху? Ради трофеев? Выгорит это дельце, или муты надают нам по щам и с позором погонят через леса и поля к нашим женам под подол?

– Не выгорит, – как на духу ответил командир ополчения. – Мы всегда сражались в обороне, и никогда ни на кого не нападали. Наши бойцы – парни хоть куда, но по своей натуре они работяги. Они не справятся со штурмом укрепленных позиций, если те будут обороняться мутами со старинным оружием. Но мы можем подготовиться к защите наших рубежей! Сделаем много копий и стрел, а дети соберут булыжники…

– Ясен пень – мы будем готовиться к обороне! – перебил Гаврилу Никифоровича старейшина. – Слушай, Спиридон, – он перевел указующий перст на караванщика, – а если я прикажу тебе отправиться во Власиху и выяснить, на каких условиях мы сможем купить там старинное оружие?

Торговец вздохнул, почесал затылок.

– Ну… Если ты прикажешь, то я, ясен пень, не смогу ослушаться. Но вот одобрит ли народ твою затею? – он лукаво прищурился. – Долго ли ты будешь оставаться старейшиной, если община прознает, что ее лидер готов якшаться с мутами?

– А я не держусь за свой пост! – рявкнул в ответ Емельян. – Народ дал – народ и отнимет! И вообще пусть община сама решает, как поступить: гибнуть всем в бою или идти на поклон во Власиху.

– Все в бою не погибнут, – сказал тихо, но так, чтоб услышал каждый, охотник Димитрий. – Многие попадут в неволю. Уж не знаю, что хуже: быть убитым или оказаться в плену у ордынцев.

После этой реплики все замолчали, захмыкали, обдумывая перспективы. Старейшина вспомнил то, что он слышал об орде от отца. Сведения были крайне скудны, ведь до сих пор духи миловали одинцовскую общину иметь дело с этой силой. Безусловно, шайны знали толк в пытках, можно сказать – были мастерами. А еще говорят, что пленных девушек шайны берегли для невольничьих рынков и богатых покупателей, а свою похоть удовлетворяли, насилуя захваченных мальчиков и юношей. Правда это была или навет – Емельян не мог сказать твердо. Но от этого тревога за будущее общины не становилась меньше.

– Я вынесу вопрос на вече, – произнес он, в конце концов.

Все начали расходиться. Светлица наполнилась шарканьем сапог и грохотом сдвигаемых лавок. Командир ополчения, оказавшийся в дверях последним, прошипел через плечо:

– Проклятые муты! Все беды в мире – из-за мутов!