Кремль 2222. Петербург

А под утро в Крепости началась резня.

Никто не знал, откуда появились нападающие с неестественно белыми глазами – может, вылезли из тайных подвалов, а может, под покровом ночи взобрались на не особенно высокие стены. Но это уже было неважно.

– Люд…ыы… – только и успел выкрикнуть комендант крепости, когда его горло захлестнула петля, сплетенная из человечьих волос. С той поры выжившие так и прозвали белоглазых – люды.

А выживших-то в Крепости осталось немного. Десятка два уцелевших смогли покинуть ее, переплыть Кронверкский пролив и добраться до Музея. Остальные погибли страшной смертью, и их отрубленные головы, выставленные на стене Крепости, долго еще гнили на потеху воронам и мелким рукокрылам.

Музей укрепляли спешно, выведя наружу, за хлипкую стену, громоздкую и габаритную технику, что многие годы так и стояла на широком музейном дворе под открытым небом. И укрепили достойно. Люды несколько раз пытались штурмовать Кронверк, но обломились неслабо, потеряв при этом сотни две бойцов. Дело в том, что в артиллерийском музее с пушками и другим вооружением было даже получше, чем в самой Крепости.

А еще в подвалах Музея, когда разгребали залежи обломков прошлого в поисках годного оружия, нашли синее Поле смерти. Небольшое, величиной с суповую тарелку. Но защитникам Кронверка этого оказалось достаточно, чтобы раз за разом отражать атаки мутантов.

Потому что редчайшее синее Поле обладало лишь одной функцией. Оно дублировало любые предметы в обмен на пожираемые им жизни. Технология была проста. Бросаешь в него, скажем, взрослую крысу весом в полкило. Синяя вспышка – крыса исчезает, лишь запах горелой шерсти, желудочного сока и дерьма ненадолго появляется в воздухе. После этого бросаешь в Поле патрон. За этим следует еще одна ослепительная вспышка – и вокруг Поля разбросаны уже несколько патронов общим весом ровно в полкило. То есть, в переводе на патроны для «калаша», за одного упитанного крысюка можно снарядить полный магазин.

Само собой, скоро в окрестностях Кронверка не осталось ни мышей, ни крыс, ни хоммутов, ни рукокрылов. Поле разъелось, теперь оно было величиной с передвижную цистерну для кваса, и в него запросто помещались… пленные и раненые мутанты. Их защитники Кронверка подбирали после каждого штурма и скармливали Полю, в обмен получая боеприпасы, зачастую имеющиеся в запасниках Музея в единственном экземпляре.

– Эх, нам бы Красное поле сюда и хорошего Мастера полей в придачу, – сетовал Тимофей, рассказывая мне все это. Он довольно быстро забыл про нашу стычку на пристани, даже вроде как зауважал, взяв на себя роль экскурсовода. Он уже примерно час вводил меня в курс дела, показывая, что у них тут и как. И почему-то – особенно после рассказа о том, как люди приносили пленных в жертву Полю смерти, – мне всё больше становилось не по себе. Кстати, странно… Война есть война, и в ней все средства хороши, кроме запрещенных Гаагской конвенцией. Но меня все равно мутило.

И не рассказ Тимофея был тому причиной.

Я стоял у окна, глядя на Петропавловскую крепость, и вновь слышал Голос, еле слышно и совершенно непонятно говорящий только для меня. Тимофей своей болтовней мешал мне расслышать, что же такое хотел донести до меня Голос, звучащий в моей голове. Но отделаться от облаченного в «Ратник» воина не было никакой возможности.

– Пацаны, кстати, уже нашли натовский патрон семь шестьдесят два на пятьдесят один, непросверленный. И уже четверых последних пленных Полю скормили, так что патронов для твоих пулеметов у нас теперь просто завались. Думаю, ты не будешь против, если мы используем их при штурме Крепости. Кстати, под проломленной палубой вашего катера трюм оказался небольшой, а в нем ребята два огнемета нашли. Старые правда, «ЛПО-50», но оба рабочие. Теперь у нас хоть шанс появился с людами справиться, вышибить их с Крепости. Эх, было б у нас большое красное Поле, мы б давно музейные ракеты восстановили и…

Я не слушал. Мне было все равно. Голос неожиданно зазвучал сильнее, заглушая речь Тимофея, и я явственно разобрал знакомое до боли:

«Иди ко мне… Ты обретешь то, о чем мечтал всю свою жизнь… Я ясно вижу твое желание, сталкер… Вернись ко мне…»

Это было сильнее меня. Это было мое прошлое, которое звало меня голосом родного, единственно близкого для меня существа.

Ее голосом.

Я отодвинул Тимофея в сторону и направился к выходу из Музея. Мне было всё равно, что со стены крепости грохочут старинные пушки, выплевывая раскаленные ядра. Мне было всё равно, что защитники Кронверка отстреливаются из всех видов оружия, которое смогли починить, либо найти в запасниках Музея. Вся эта мясорубка меня не касалась. Я шел туда, куда звало меня моё сердце и ее Голос.

«Иди ко мне…»

– Эээ, братан, да ты привязанный…

Второй раз уже я слышал это слово, но мне было неинтересно, что оно значит. Привязанный от слова привязанность? Пусть так. Пусть называют как хотят это чувство, которое только моё, которое никого более не касается, кроме меня и ее…

«Иди ко мне…»