Кремль 2222. Сталкер

– Нужно выбраться из Москвы. Я думаю, за ее границей должно быть меньше мутантов и больше людей. Возможно, там мы сможем найти хорошее место, чтобы построить дом.

– А тебе нужен дом?

На этот раз он не ответил.

– У нас уже был дом, Снайпер, – продолжила она. – У нас даже был свой остров. Ты помнишь? Остров, о котором мечтают все влюбленные. Один на двоих.

Он молчал. Он все помнил. А еще ему вдруг вспомнились слова песни, услышанной очень давно возле сталкерского костра. Удивительно… Он никогда не мог запомнить стихов – ни чужих, ни своих, случайно сложившихся сами собой на сталкерских тропах. А эти почему-то запомнились…

Я решил написать о любви красивую песню,
Я устал сочинять стихи о черном и красном,
И я долго смотрел на стену из любимого кресла,
Подбирая к образам рифмы, – но все напрасно.

Слишком много написано слов на избитую тему —
Я, увы, не Есенин, не Блок и даже не Пушкин,
И поэтому я и сижу, уставясь на стену,—
Все, что можно, написано ими, и вряд ли я лучше.

Парень тогда пел задушевно, без надрыва, словно рассказывал историю из своей жизни. А может, так оно и было. Возле сталкерских костров обычно поют тексты собственного сочинения, сотворенные здесь же, на зараженных землях. Оттуда, с Большой земли, приносят не песни, а оружие, патроны и боль, которая лишь изредка прорывается на привалах, когда сталкер берет в руки видавшую виды гитару.

Я бы мог написать о дожде, что скребется в окна,
Я бы мог написать о цветах, брошенных в урну,
Я бы мог рифмовать «тебя» и «меня», но только
От подобных рифм, увы, мне тошно и дурно.

Эти рифмы скачут в экранах и лезут в уши,
В микрофоны шепчут и плачут, о чем – непонятно,
И от слова «любовь» порой становится душно
Все о ней говорят, а чувствует кто-то – вряд ли…

Заниматься любовью приятно – это бесспорно,
Но как часта любовь без любви при занятиях ею…
А, быть может, любовь умерла, как стала «свободной»?
Так душа обретает волю, покинув тело.

На губах того сталкера играла кривая улыбка, в которой веселья не было вовсе, только застарелое горе. Зачем он растревожил его? Зачем выковырял из глубины воспоминаний, для чего написал этот текст, а после спел, вывернув душу наизнанку? Кто ж его знает? Может, и искал он на зараженных землях Украины именно этот вечер, именно этот костер и компанию усталых сталкеров, которые выслушают его не перебивая…

Но я все-таки помню тот дождь и часы вокзала,
Не хочу, но помню ту осень в грязи и лужах,
И мне хочется думать, что ты тогда опоздала,
А не просто забыла о том, что помнить не нужно.

И я думаю часто, что, может, прождав напрасно,
Уходили Есенин и Блок, растоптав букеты,
Уходили домой писать о любви несчастной —
О счастливой любви почти не пишут поэты.

Вообще ни о чем не пишут счастливые люди —
Слишком малое время отпущено для обоих…
Жизнь – секунда, ее прожить – а там будь что будет,
И им некогда петь и смотреть на дырки в обоях…

Я хотел написать о любви красивую песню…
Я устал сочинять стихи о черном и красном…
И я долго смотрел на стену из любимого кресла,
Подбирая к образам рифмы, – но все напрасно… [10]

Тот парень ушел еще до рассвета, оставив гитару возле костра. А потом Снайпер узнал, что его убили какие-то бандиты ради старого автомата и почти новых сапог. Быть может, помимо ночного костра, певец и поэт искал еще и легкую смерть. Скорее всего, так и было. Он прожил время, отпущенное для двоих, и ему просто больше незачем было жить…

– Задумался?

Снайпер невольно вздрогнул.