Читаем Кремль. У полностью

Когда Е. Чаев вошел в горницу, Агафья, чуть-чуть быстрее, чем обычно, дыша, читала через руку секретаря О-ва курносого гражданина З. Лямина, отношение горкомхоза о ремонте собора Петра Митрополита, Е. Чаев подивовался ее крепости и смелости. Слово взял И. П. Лопта, который и сказал с гордым смущением:

V

— Евангелие пропало, православные. Я отдал все, я ль скупился? Сатана подсмеялся над моим домом и привел врагов! Евангелие родовое, и не цена мне в нем нужна, а душевная привычка молитвы с ним. Я, православные, сами знаете, помощи никогда не просил, а тут как же мне? В советский суд жаловаться остается?

Агафья отложила бумаги. Голос у нее был тихий, медленный, и во время речи она смотрела всем по очереди в глаза. И, как всегда, когда она начинала говорить, в нее вглядывались удивленно и любовно.

— О каких делах мы должны заботиться в начале наших поступков, ежедневно: о мирских или о божеских? Кто скажет — о мирских, пусть покинет наш дом. И все оставшиеся скажут — о божеских. Надо ли напоминать вам, что мы взяли на себя тяжкий труд печатания Библии, и начало этого труда ознаменовалось тем, что типография спешно повысила расценку, и таким образом задаток наш, уже внесенный, мы немедленно обязаны были увеличить. Нам требовалось внести двести рублей. Хлобыстай-Нетокаевский, присутствующий здесь, пришел ко мне с великой скорбью, он верующий, но он бессилен. Община, вам известно, как бедна! Если бы я имела свою одежду, я б ее продала немедленно. Я бедна так же, как и моя община, братья! Я посоветовалась с отцом Гурием, сроку у нас был день, иначе типография грозила перенести вопрос в губернию, а там — нам неизвестно, — как отнесутся к печатанию Библии. Утром, сегодня, я должна была внести деньги. Надо сказать вам, что в город приехал купец, торговец стариной, — я вспомнила про евангелие, православные. Иван Петрович ушел рыбачить, Иван Петрович ушицу из ершей любит… Торговец мог меня обмануть, я женщина слабая, убогая. Еварест Максимович согласился сходить с евангелием. Каюсь, подговорила я его, судите меня. Где у вас евангелие, Еварест Максимович?

— В чулане, где сплю, Агафья Ивановна.

— Не сторговались, видно?

— Торговец, когда вниз по реке спускаться будет, обещал купить. Мало дает, Агафья Ивановна.

— Принесите, Еварест Максимович, евангелие, если Лопта напугался столь воров, что взял впереди всех слово и не дал нам даже молитвы прочесть.

И. П. Лопта встал, он был растроган и был старчески расслаблен.

— Я каюсь, православные. Я славно проучен за гордыню. Прости меня, Агафьюшка, всегда-то я впереди всех стараюсь быть, и всегда-то я думаю о себе.

— Кто ж внес двести рублей? — спросил Гурий. Ему было противно слушать манерную речь Агафьи, и мучительно жалко было огорченного отца.

— А внес их, Гурий Иванович, наш новый молитвенник Лука Селестенников.

Л. Селестенников, оглядев всех с любопытством, неумело, но смиренно потупил голову. Е. Чаев обрадованно чертил на клочках бумажек какие-то цифры. Секретарь сообщил, что запись в члены Общества хоругвеносцев повысилась, с бумагой для печатания Библии дело налажено, заказы поступают исправно и возможны даже авансы. Есть даже заказы от сектантов, но они отвергаются. По окончании его доклада слово опять взяла Агафья, которая предложила, ввиду развивающейся деятельности обществ и чтобы в обществах не было параллелизма, — избрать единого секретаря, принимая во внимание то обстоятельство, что для общества хоругвеносцев желателен секретарь молодой. Среди выступавших ораторов предложение ее не пользовалось успехом, Гурий думал, что оно провалится, сам он высказался против объединения обществ и выборов нового секретаря. Но он забыл про женщин. Женщины были на стороне Агафьи. Проголосовали — и вышло выбирать. Называли кандидатов. Агафья молчала, но как-то получилось так, что кандидатов назвали двух: Е. Чаева и Г. Лопту. Е. Чаева предложила А. Щеглиха, содержательница чайной «Собеседник», и кто-то тихо пошутил, что из-за нехватки чая предложила, будет употреблять как суррогат!

Агафья высказала мнение, что лучше бы кандидатам покинуть временно собрание, и, когда кандидаты ушли, она заявила, что с грустью и прискорбием, но она обязана высказаться против кандидатуры Гурия. Гурий упрямо, во вред церкви, брезгует епископством в Кремле, страшась принять мученический венец. Такое же смирение и медлительность он может выявить и при организационной работе среди двух обществ, а мы должны напрячь все свои силы и напечатать Библию возможно скорей. Враг идет на нас, сектанты внимают нам и нашей работе! Горкомхоз усиленно настаивает на усиленном ремонте собора, и, узнав о том, что община печатает Библию, он свои требования усилит… И. П. Лопта молчал. И он осуждал сына.

Секретарем и делегатом в Губернию для отчета и связи избрали Е. М. Чаева.

VI

Гурий после собрания поджидал Агафью на крыльце. Она провожала старух до ворот. Возвращаясь, она сказала:

— Ну, братец, хай меня, хай!

— Зачем мне тебя хаять, Агафья, но клятвенно скажи мне: мужа ли ты ищешь в Еваресте или епископа?

— Божью волю я ищу в нем, братец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза