Кремль. У

Она сидела у крыльца. Она сидела и сравнивала, кто и как может курить, и странное чувство владело ею, она мало работала и была сладострастна, а муж не удовлетворял ее, и она томилась, но не знала, как можно ему изменить; кругом лежали хомуты, и дым стелился через них, она курила много и пропустила дым через нос, и ей стало как будто легче.

Муж засыпал быстро, а ей хотелось позабавиться, и он смотрел на это не как на развлечение, а как на печальную необходимость, и это ей казалось странным, да и всем в Кремле, кого она знала, любовь казалась такой, даже и Агафье, которой она не верила, и чтобы досадить, ей показалось, что в окно смотрит Агафья, она так и посмотрела на М. Колесникова, но, с другой стороны, она верила своему Прокопу, и ей казалось, что он биться идет потому, что она стремится к хорошей жизни и желает, чтобы П. Ходиев одерживал победы, и чтобы он не трусил, и чтобы о нем так же много говорили, как и о Колесникове.

Она сидела у окна, и странное томление, связывавшее ее, нравилось ей, и она не думала, что его можно будет когда-нибудь ощущать, какое-то забвение битвы: она видела ворота, перекатывающийся снег, и по нему бежали мальчишки, и она знала, что П. Ходиев должен победить, так как ему достаточно лишь поверить в свои силы и подумать, что он тут сделает, с таким же упорством, как делал он хомуты, и хотя теперь Н. Новгродцев умер, и П. Ходиев, никогда раньше не достававший кожи, стал теперь эту кожу доставать, и это злило его, потому что ему казалось, что Н. Новгродцев существовал неправильно и на его шее. Вошел в ограду М. Колесников со своими красными руками. Она смотрела оцепенело и восторженно, как он сорвал вывеску у ворот, на которой было написано мелом «Делаю хомуты», сердце ее захолонуло.

Она подвинулась по лавке и перекрестилась, слабость, владевшая ею, не покидала ее, а еще брала глубже, она знала, что хорошо бы закричать, но кричать она не могла, он вошел, и она увидела окровавленные его кулаки, он одной рукой положил ее на лавку, а другой скинул с себя чрезвычайно легкую одежду; дверь так и стояла открытой, а они оба не замечали.

Он упал на нее.

Потом встал и снял с ее руки бирюзовое кольцо, и лицо у нее было блаженное. Он плюнул ей в лицо; она не шевельнулась.

М. Колесников пришел к Зинаиде. Она читала книгу. Он сказал:

— Нет человека сильней меня и храбрей тоже.

Он кинул ей на колени, куда она положила книгу, бирюзовое кольцо и сказал:

— И жена его не красивей тебя.

Она сказала ему, перелистывая книгу и отдавая кольцо:

— Я тебе не жена, Колесников, тебе присылали повестку на суд, и суд признал, что ты ведешь себя недостойно гражданина СССР, и развел нас, а что касается кольца, то мы, коммунисты, кольца, ни свои, ни чужие, не носим.

Лука Селестенников просил Пицкуса и Умалишева собрать всех в чайной, но затем он закрыл перед их носом дверь и сказал:

— Поминки будем справлять по П. Ходиеву. Вот вы — представители общественности, а как вы смотрите на то, что у вас под носом драки по кварталу длиной. Стыдитесь.

И он захлопнул двери. Профессор кинулся было улаживать, но оттолкнул его и сказал:

— Так-с, мы вас ждали много лет, пора вам рассказать. Вы нас старались запугать, и даже Клавдия по вашему заказу плюнула на меня. (Актер испуганно замахал на него руками.) Вот мы собрались и требуем, чтобы мы рассказали все, и про Неизвестного Солдата и даже то, что коренится в ваших тайниках и во всем, не стыдясь и не боясь, и то, чего мы сами трепещем и стыдимся, все. Как звали Неизвестного Солдата?

Актер сказал слабым голосом:

— Да, я сознаюсь, но его звали Донат.

— Донат! — воскликнул профессор утомленно. — Не может быть, убейте меня, вы клевещете.

Актер было оживился, но профессор быстро оправился, и актер сказал испуганно:

— Нет, нет, я расскажу, Лука Семеныч, только не бейте меня, как вы меня били. Я все расскажу. — Он испуганно оглянулся и начал дрожащим голосом: — Что есть неизвестный солдат, граждане? Есть ли это фикция, мечта, нечто трансцендентальное или это был человек?

— Как его звали? — прервал Лука Селестенников. — Его звали Донатом.

Все посмотрели на профессора. Он ринулся было сказать, но Лука Селестенников махнул на него раздраженно и уставился на актера. Профессор замолк. Актер присел и сказал:

— Это был человек, а не гуммоза и краска, и он был солдат французской армии, как и я, и вы знали это, а я знал его.

Глава девятая

Подлинная история Неизвестного Солдата, спасшего Францию