Почему я оставил Хапсирокова в прокуратуре? Ответ чисто русский и очень банальный: Хапсироков не был уволен из-за нашей бедности, из-за того, что Чайка не справлялся с обязанностями первого заместителя, непосредственно отвечающего за финансирование Генпрокуратуры и прокуратуры в целом. В то время была сложная финансовая ситуация, по каждому поводу мне приходилось довольно часто ходить к Черномырдину просить деньги. Если премьер-министр и давал поручения выделить на наши нужды какие-то суммы, то бюрократия в Минфине была столь сильной, что все уходило в песок. А у Хапсирокова в этом министерстве имелись прекрасные связи, там у него было много друзей — от первых замов до простых сотрудников. В Минфине он себя чувствовал как рыба в воде: получал всегда столько денег, сколько требовалось. К тому же, став Генеральным, я обещал в прокуратуре, что социальные льготы, помощь работникам и так далее урезаться не будут. А на все это нужны были деньги…
Я находился в сложном положении, поскольку Чайка от денежного вопроса практически самоустранился, хотя, к примеру, его коллега — первый заместитель Председателя Верховного суда В. Радченко — всегда и везде ездил сам. Уволив Хапсирокова, мы просто разрушили бы неплохо налаженную систему финансирования, поскольку Чайка ничего не делает, а новый человек еще неизвестно какой придет.
Много раз я пытался переломить эту ситуацию и говорил Чайке: «Вникай в финансы, в строительство».
Чайка же панически боялся подписывать хозяйственные документы, особенно контракты по строительству. Помню, я спросил его как-то:
— А почему этот документ подписал Хапсироков, ведь речь идет о серьезных проплатах?
— Я ничего в этих делах не понимаю.
— Найди человека, который тебе бы все это разъяснил, — посоветовал я.
— Ты что, хочешь, чтобы я сел? — вполне серьезно спросил Чайка.
Мне ничего не оставалось, как отшутиться:
— А ты хочешь, чтобы я сел?
Вот на таком полуанекдотическом уровне обычно и шла у меня беседа с Юрием Чайкой, моим первым заместителем.
Второй причиной было то, что Хапсироков — это бесспорно талантливый человек и сильный организатор. У него гибкий ум, он прекрасный финансист и неплохой психолог, откровенно говоря, во многом сильнее даже некоторых моих заместителей. Он знал это и страстно хотел стать одним из заместителей Генерального прокурора. Собственно, его интрига против меня и началась с того, что я не позволил ему подняться до этого уровня, получить еще большую власть.
А ведь он уговорил всех: в Генпрокуратуре — моих заместителей, в Совете Федерации — Егора Строева, кое-кого — в Администрации Президента, всех, кроме меня и Катышева. Мы же твердо решили: Хапсирокову замом не быть. Я чувствовал, что Хапсироков занимается темными делишками, но схватить его за руку никак не получалось. А что же будет, если он станет заместителем Генерального, получит власть? А ведь он имел большую поддержку в ФСБ, судя по всему, был их «доверенным лицом». Не случайно сейчас он получил назначение в Администрацию Президента. Не удивлюсь, если он и дальше пойдет в гору.
Конечно, его надо было увольнять сразу. Я этого не сделал. Почему? Была еще одна причина.
Наверное, я проявил известную слабость, однако я всегда помнил, что в свое время Хапсироков поддерживал меня в трудные минуты. Уже чисто по-человечески я не мог после этого относиться к нему объективно. Постараюсь объяснить. Я был директором НИИ Генпрокуратуры, он — начальником Управления делами Генпрокуратуры. То есть все денежные вопросы шли через него. Мы финансировались в те дни по остаточному принципу — институт получал лишь те крохи, которые оставались после центрального аппарата прокуратуры. Проблем в связи с этим возникало много, и я часто ходил к Хапсирокову «на поклон». К моему огромному удивлению, он всегда решал проблемы института без каких-либо расспросов и разговоров. Здесь надо объяснить один нюанс. Хотя я тоже был членом коллегии, для Хапсирокова это мало что значило, поскольку он и с замами Генерального не слишком-то считался — так он себя поставил в Генпрокуратуре. К институтским же ученым и ко мне в том числе он относился почему-то весьма благосклонно и уважительно. Здание нашего института ветшало — он сделал прекрасный ремонт. Все это было удивительно. Я как-то спросил его, почему он так поступает. Хапсироков ответил: «Мой отец профессор. Я все это делаю в знак уважения к своему отцу и всем ученым».
Когда я стал Генеральным прокурором, естественно, не мог все это забыть. Каюсь, мне не хватило тогда и жесткости, и опыта, чтобы раз и навсегда пресечь его деятельность, уволить. Но все мы сильны «задним» числом, анализируя уже произошедшее.