Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора

Как-то мне удалось встретиться с Президентом Азербайджана Гейдаром Алиевым, полтора часа один на один беседовали. Умнейший человек. Он говорит: понимаете, мне хочется сотрудничать с Россией. Мы открыли перспективные месторождения, но у нас нет новой техники, чтобы взять нефть. А у вас нет денег, чтобы проинвестировать эти проекты, вы не заплатите нам столько, сколько заплатят другие, а мне надо кормить мой народ. Пусть я настроен пророссийски, но что мне остается делать? А как только я иду к западникам, меня сразу начинают упрекать в предательстве интересов России. Надо учитывать экономические реалии. Без этого сближение невозможно.

К чему я это вспомнил? Да к тому, что сейчас все еще реальна угроза развала России. И не потому, что губернаторы, удельные князьки, как их называют, яро отстаивают свою самостийность, а потому, что у нас нет национально ориентированного на защиту интересов страны высшего государственного руководства. То есть, нет такого руководства, которое не продает высшие посты в стране, не продает государственные интересы.

Я решил для себя – если уж я не могу ничего ответить своему сыну, пусть хоть для будущих внуков у меня найдется достойный ответ. В конце концов, каждый нормальный человек должен осознавать свою личную ответственность за судьбу собственной страны. И если мы сейчас не объединим усилия, то даже такая для кого-то абстрактная вещь, как преступность, попросту раздавит Россию. Как я уже отмечал, только по официальной статистике за последний год совершено около 2,5 миллионов преступлений, реальная же цифра – около 12–14 миллионов. И мы все спокойно на это смотрим. При разложении высшего государственного руководства и тотальном оттоке средств за рубеж мы делаем вид, что нас это не касается.

Конечно, я не сумасшедший: я прекрасно понимал, что шансы на успех у меня практически нулевые, – что такое предвыборная кампания, я знал еще по 1996 году. По сути ведь выборы выиграл Зюганов, но наш уже тогда больной президент держался за власть руками и зубами. А подконтрольная ему система сделала все, чтобы победу Зюганова представить поражением.

В Татарстане 600 тысяч бюллетеней было приписано Ельцину, а бюллетени в пользу Зюганова нашли замерзшими в проруби. В Дагестане в первом туре проголосовало 65 % в поддержку Зюганова, а во втором, по официальным данным – 35 % за Зюганова, 65 % за Ельцина. За такое короткое время пристрастия избирателей не могли измениться столь кардинально – хотя бы в силу естественной инерции.

* * *

Кстати, когда я баллотировался в президенты, т. е. в 2000 году, ситуация была ничуть не лучше: на 19 часов явка избирателей на участки составляла 46 %, но уже через час вдруг проголосовало свыше 60 %… Понятно, что так не бывает. Ведь если верить этим цифрам, почти треть избирателей вдруг спохватились и срочно побежали исполнять свой гражданский долг. В Перми, например, на 16 часов явка составляла 26 %. Как можно было через три часа иметь 60 %-ную явку, знает только Центризбирком.

Я знал, что окажусь в самой тяжелой из всех кандидатов ситуации, поскольку расследование, затеянное против меня, будет использоваться как инструмент политического давления, создаст для ведения предвыборной кампании огромные трудности. Прежде всего это мера пресечения – подписка о невыезде. Она не исключала передвижения по стране, но каждый раз мне нужно было звонить следователю и фактически просить его дозволения даже на самую незначительную поездку.

А «кто в доме хозяин», власти дали мне понять сразу. Помните, я планировал поехать на 2–3 дня в США по приглашению американских конгрессменов на конференцию по коррупции. Едва ли не за день до моего отъезда, спохватившись, власть предержащие дали команду изъять у меня заграничный паспорт.

На этих выборах я ставил перед собой две задачи.