Кремлевские жены

Так родилась революционерка, нашедшая Того, кто поведет ее. Но Тот пока что был всего лишь книгой. Теорией. Она нуждалась в живом человеке, которому смогла бы посвятить свою революционную страсть.

Безошибочно!

Так появилась Надежда Крупская.

Румяная девушки или «синий чулок»?

Кто сказал «синий чулок»? Вообще откуда взялось это словосочетание? Им насмешливо называют женщин, с головой ушедших в книжные, ученые интересы, забывших свою женственность, неряшливых, неопрятных.

Родилось выражение в Англии во второй половине XVIII века и при рождении своем пренебрежительного значения не имело. Оно возникло в кружке, где собирались и мужчины, и женщины для бесед о литературе и науке. Душою общества был ученый Бенджамен Стеллингфлит, который, пренебрегая эстетикой и модой, при темном платье носил синие чулки, а не белые. Когда он почему-либо не приходил на занятия, все восклицали: «Нам плохо без „синего чулка“! Где он? Без него беседа не клеится!»

Вот ведь как: впервые прозвище получила не женщина — мужчина! Лишь когда женщина, а случилось это во Франции в конце XVIII века, стала интересоваться науками и литературой более, чем домашними делами, и появилось много равнодушных к своему внешнему облику женщин, словосочетание «синий чулок» прилипло к ней как характеристика, данная мужчиной, чье естество протестовало против женской маскулинизации.

Мир — сообщающиеся сосуды: Россия XVIII — XIX веков во многом брала фасон с Франции — вместе с роскошными модами попадали в Россию и «синие чулки».

«Что хорошего быть „синим чулком“? Не женщина и не мужчина, а так, середка на половинку, ни то ни се» — это слова Чехова, а уж Чехов известный был «синим чулкам» ненавистник.

«Синий чулок» — крайность!

«Синий чулок» — неестественность!

«Синий чулок» — говоря современным языком, явное экологическое нарушение. Общество, где «синие чулки» восторжествуют, обречено на вымирание.

Но то-то и оно, что, при всей своей официальной некрасивости, юная Крупская мало походила на «синий чулок».

«У Нади была очень белая тонкая кожа, а румянец, разлившийся от щек на уши, на подбородок, на лоб, был нежно-розовый. Это так ей шло, что моя Надя, которую я часто жалела, что она некрасивая, казалась мне просто хорошенькой, — вспоминает Ариадна Тыркова-Вильямс, рассказывая, как преобразила подружку революционная работа. — Надя по-прежнему жила с матерью на третьем дворе в большом доме Дурдиных, на Знаменской. Жили тихо, уютно, с лампадками, как будто по-старосветскому…»

- Вот те на! — воскликнет внимательный читатель. — Лампадки, это что же, под иконами?

Да, под ними. Елизавета Васильевна была набожна, а Надя еще не была атеисткой.

«Надя обдавала меня, — продолжает Ариадна, вспоминая события 1890 года, — ласковым сиянием, долго держала мои руки в своих руках, улыбалась с конфузливой нежностью. Но за всем этим я чувствовала другую Надю. Она уже прокладывала путь к тому, что вскоре станет смыслом, целью и, как это ни странно звучит для моей скромной Нади, роскошью ее жизни.

Начиналось это с вечерних курсов для рабочих за заставой. Надя глухим монотонным голосом рассказывала мне, как важно пробудить в рабочих классовое сознание. Добрые голубые глаза светились… Я радовалась за нее и понимала, какое это счастье — найти поглощающую цель«.

При встречах с Ариадной Надя, краснея, как бы вскользь, не называя имени, говорила подруге «об одном товарище», много значащем в ее жизни. И Ариадна, разумеется, спустя много лет даже не может предположить, что он — не Ленин.

Это был другой.

В 1890 году — до встречи с Лениным остается четыре года — Надежда знакомится в революционном кружке со студентом-технологом Классоном. Начинает посещать его марксистский кружок.

Им интересно вдвоем читать, спорить, изучать «Капитал». Единомыслие часто ведет к объятиям. Но мы не будем считать первые поцелуи Крупской. Они настолько же возможны, учитывая молодость и нетерпение плоти, насколько невозможны, учитывая нравственное воспитание девушки и официально известную ее склонность к возвышенным, а не к низменным чувствам.

Осенью 1890 года Крупская бросает престижные женские Бестужевские курсы, где поначалу хотела искать свой путь в образовании.

Этот поступок кажется нелогичным: такая способная девушка может совместить и курсы, и кружок. Однако то общество и те идеи, которые предлагает ей Классон, требуют посвятить всю себя. Тут Крупская и теряет голову, смело идя навстречу новому, неизведанному, опасному. Или, напротив, — обретает голову на плечах?

Посещает кружок Классона. Просиживает в Публичной библиотеке, пользуясь читательским билетом Классона.

Если последнее — интимная подробность, попробуйте, читатель, воспользоваться ею для собственных выводов.

«Капитал» переведен на русский, а вот «Анти-Дюринг» Энгельса — нет. Крупской необходимо прочесть и эту книгу. Она начинает изучать немецкий. Очень быстро справляется с чужим языком. Классон и его окружение поражены: вот это способности!