Сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко, рассказала мне: «Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жен и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда попросят на примерку.
Какая она была? На мой взгляд, очень неинтересная. Серая. Скучная. И вкус ее мне, любившей всякие экстравагантности, не нравился, тоже скучный.
Выглядела Аллилуева старше своих лет. Пожалуй, можно было дать под сорок. Если у молодой жены старый муж, они с годами сравниваются в возрасте.
Аллилуева была очень верующая. Да, да, не удивляйтесь, она в церковь ходила. Все знали и много говорили об этом. Ей, видно, разрешалось то, что другим партийцам запрещалось: она состояла в партии с восемнадцатого года. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове«.
Начались первые судебные процессы тридцатых годов. В «процессе Промпартии», охватившем многие отрасли советской промышленности, были так или иначе «замешаны» многие преподаватели Академии, где училась Аллилуева. Она продолжала оставаться в хороших отношениях со сталинскими врагами.
Не хотела заниматься детьми, и они росли как трава.
Все это Сталину решительно не нравилось. Самостоятельные женщины-кукушки хороши в революционных теориях, а в жизни его семье нужна была хозяйка.
Бывший секретарь Сталина Бажанов, сбежавший за границу, вспоминал кремлевскую квартиру вождя: перед дверью постоянный часовой, в маленькой передней солдатская шинель и фуражка Сталина, а в четырех комнатах квартиры простая мебель; рассказывал, что поначалу еду в дом приносили из столовой Совнаркома, а потом повара стали готовить дома — Сталин боялся отравления.
«В своей семье, — писал Бажанов, — он держит себя деспотом. Целыми днями он соблюдает у себя высокомерное молчание, не отвечая на вопросы жены и сына.
Сталин, если бывал не в духе, а это случалось часто, молчал за обедом, и все молчали. После завтрака обычно сидел в кресле. С трубкой.
Раздается звонок по внутреннему телефону Кремля.
— Коба, тебя зовет Молотов, — говорит Надежда Аллилуева.
— Скажи ему, что я сплю, — отвечает Сталин«.
Многое видно в этой сцене. Молодая женщина, живя в атмосфере вранья по малым мелочам, и сама должна лгать, отвечать, что его нет, когда он есть. Вряд ли Молотов хочет сообщить Сталину о прилете грачей. Наверное, важный вопрос.
Для Надежды Сергеевны, «всосавшей большевизм с молоком матери», революционер, слуга народа, способный на такое вранье, вряд ли долго будет предметом восхищения и душевной любви.
Аллилуева к 1930 году уже второй десяток лет — женщина Кремля из верхнего «эшелона» власти и несколько лет — некоронованная царица советского типа. Глаголы «достать» и «дают», применительно к продовольствию, ею крепко забыты. Как ни храни старые скромные платья с заплатками, которые жаль выбросить от чувства ностальгии по своей молодости, факт остается фактом: она может позволить себе многое — она жена Сталина. И этим все сказано.
Однако не все.
Был праздник — 7 ноября 1932 года. Пятнадцатая годовщина со дня Октябрьской социалистической революции. Сначала парад, потом демонстрация трудящихся. На трибуне Мавзолея — все правительство во главе с товарищем Сталиным. На нижней трибуне, среди ответственных лиц с женами и зарубежных гостей праздника, стояла красавица Катя, работница завода, получившая билет на трибуну в награду за активную работу в комсомоле. Она испытывала ставший привычным для советского человека в день праздника прилив энтузиазма, чувство, когда при виде торжеств на Красной площади — ком в горле. Кто постарше, знает.
— Аллилуева, Аллилуева, жена Сталина, жена… — прошелестело по трибунам. Глаза Кати заметались между колонн демонстрантов, и она увидела: «Надежда Аллилуева шла со своей Промакадемией в первом ряду — под знаменами. Она бросалась в глаза — высокая, в распахнутом пальто, хотя было холодно, улыбалась и смеялась, что-то говорила своим спутникам, смотрела в сторону Мавзолея, махала рукой, ее белое мраморное лицо было прекрасно. Взмах руки был царственный. Она была вся… лучезарная».
Под крики здравицы товарищу Сталину его жена Надежда Сергеевна прошла Красную площадь, свернула, оторвавшись от своих спутников, в хорошо знакомые ей Спасские ворота и, сопровождаемая группой охраны, вышла на нижние трибуны, стала на заранее приготовленное ей место, рядом с Никитой Хрущевым. Холодало. Она поеживалась, запахнув пальто, и все посматривала вверх на Мавзолей. С нижней трибуны ей был виден Сталин, и она говорила Хрущеву, что волнуется, как бы он не простудился, он такой упрямый, она умоляла одеться потеплее, но он не слушается.
Обычные волнения заботливой жены…
На следующий день был вечерний прием в честь праздника, завершившийся для узкого кремлевского круга вечеринкой в квартире Ворошилова, откуда Сталин и Надежда Сергеевна вернулись домой не вместе и в разное время. Она — пораньше, он — очень поздно.