Кремлевский джентльмен и Одноклассники

– А вот надумает он сейчас перейти улицу, – недобро пообещал Прибалт, – и увидишь, чем вооружены.

Но человек, которого называли Целью, не пошел через улицу. Он долго стоял, сунув руки в карманы, словно любовался зловещим логовом контрразведки с чисто архитектурной точки зрения. При этом слегка покачивался с пятки на носок. То ли сосредоточенное размышление, то ли философское спокойствие. То ли дикая усталость и ноги уже не держат.

Наконец, он пошел прочь.

Светофоры на проспекте мигали желтым, и машин к трем часам ночи города почти не осталось. В призматический бинокль было отлично видно, как слегка сутулая фигура удаляется по узкой тропинке, протоптанной между фонарями бульвара и большими рыхлыми сугробами, которые еще вечером выглядели скамейками. Если уходить от слежки, то сейчас, подумал Князь, в этом городе каждый двор проходной.

Но этого не произошло. Фигура спустилась в занюханный полуподвальчик под вывеской яркой, как апельсин.

– Интернет – клуб, – заметил Прибалт и заговорил – зашептал в свой телефон, как будто срочно вызывал католического ксендза для очередной исповеди.

– Можно по ай – пи заблокировать, – внес предложение Ленечка.

– Вот это уже похоже на отчаяние, – задумчиво сказал Князь, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза: – Отчаяние, это когда ты, порыскав по миру, возвращаешься домой. И убедившись, что дома тебя не ждут, выходишь в мировую паутину. Там с тобой поговорят. Там тебя поймут.

Оранжевая вывеска погасла.

– Провода перерезали? – понимающе уточнил Рыжий.

– Зачем? – пожал плечами Прибалт: – профилактические работы на подстанции.

– Запоминай, Ленечка. – продолжал Князь: – В такие минуты и правда кажется, что весь мир идет на тебя войной. Будто бы нарочно перегорают лампочки, шарахаются девушки, с которыми заговорил на улице, кончаются чернила в авторучке, и останавливаются часы «Сейко», купленные по случаю. Ты готов поверить в злой рок. Или в зловещий заговор, жертва которого – ты сам… – И, говоря все эти умные слова, Князь невольно себя спросил, а какие чувства сейчас испытывал бы Прибалт, узнав, что это за мальчишка в машине. Узнав, чей это сын. Но вопрос был лишним. Прибалту такое знать не полагалось в принципе.

Унылая фигура выбралась из подвала и свернула в проходной двор.

– Камерас… – отчетливо проговорил Роберт Юшкаускас тоном беспрекословного приказа.

Экран на приборной доске автомобиля сменил цвет, засветился, выдавая блеклую, но отчетливую картинку с камер наблюдения. Из кадра в кадр по заснеженным дворам от подворотни к подворотне двигалась знакомая фигура. Было очень уютно сидеть в пахнущем мандаринами тепле и наблюдать.

– А вот и дворы его детства, – сказал Рыжий.

Человек, который был Целью, шел через дворы, то и дело трогая стены рукой. Видимо, это должно было означать – здесь первая сигарета, здесь первый поцелуй. А здесь просто скамейка, поломанная, с тремя досками в спинке. На ней так удобно было сидеть с ногами, жевать соленый арахис, купленный потому, что на пиво не хватило. И трепаться, смотреть в небо, и кормить арахисом ленивых серых голубей. И все это вместо контрольной по алгебре, которую все равно не знаешь… Давно это было.

Теперь дворы тоже поменялись. На всех подъездах (в этом городе говорят бессмысленное «парадная», даже если дверь в подъезд находится в третьем дворе с помойкой, некстати вспомнил Князь), кодовые замки, не войти. Да и большая часть подворотен перегорожена железными решетками. Эти подворотни человек оглядывал узнавающим, но безнадежным взглядом.

Ведь некуда бежать. Много ли толку будет забраться на мокрую крышу, и дрожа от ужаса всеми своими лишними килограммами спрыгнуть по другую сторону гаража, вывихнув при этом ногу? Много ли толку залезть на захламленный, грязный, пахнущий бомжами чердак, чтобы через два дня вылезти оттуда все на ту же улицу голодным, небритым, зачумленным. Некуда прятаться.

– Вот это уже отчаяние, – сам с собой согласился Князь. – Пора готовить встречу.

Они завернули за два угла и Рыжий по молчаливому кивку Роберта мигнул фарами. Солидная чугунная решетка бесшумно отворилась. Машина въехала во двор.

Отнюдь не двор – колодец, еще один предмет необъяснимой гордости местных жителей и вечный источник клаустрофобии любого нормального человека. Нет, этот двор был огромен и прекрасен, хотя и плохо освещен. В нем помещались детская площадка, и школа, еще несколько одноэтажных домиков, бывшая прачечная и трансформаторная будка.

Но, главное, тут были деревья. Старые, разлапистые. Они росли многие годы привольно и широко, словно помещичьи сынки, состарившиеся в своем имении и никогда не видавшие ни маршировки на плацу, ни балов с расфранченными лакеями. Сейчас все черные ветви, казавшиеся нарисованными на фиолетовом небе, были обведены белым.

– По дворам он выйдет сюда, – сказал Прибалт.

– Давай, Рыжий.