Кремлевский опекун

Опекун выглядел холодным и невозмутимым. Все дни, пока шел процесс, он сидел в первых рядах, словно каменное изваяние. Во всем его облике сквозила абсолютная уверенность, что никто из сидящих за его спиной, да и вообще никто из этого паршивого городка не найдет в себе мужества и силы посмотреть ему прямо в глаза и высказать то, что о нем думает. Даже эта дамочка-судья и поблескивающий лысиной прокурор старались максимально обойти стороной всё, что хоть как-то затрагивало его личность и биографию. Только молодая дурочка адвокатша, каким-то образом раскопавшая, что он был женат, заявила об этом вслух! Идиотка! Сработала на руку лишь местным сплетницам – те тут же засуетились, распустили языки. Не беда. Он по-прежнему оставался для всех загадкой. Для всех. Но только не для себя. И пожалуй, не для этого молодящегося московского защитника, который, судя по поведению, что-то знает. Иначе зачем потребовался его повторный допрос?

Добровольский внешне не выказывал эмоций, однако невозмутимость давалась ему отнюдь не так просто и легко, как могло показаться со стороны. Мерзкий процесс! Он еще много лет назад махнул на себя рукой и втиснул потаенные чувства, которые называют угрызениями совести, в плотный кокон с толстыми стенками. Однако с возрастом глухие защитные стенки стали утрачивать прочность, прошлая жизнь давила все сильнее и сильнее, напоминая о старых грехах.

Дети... Дима и Настя... Пожалуй, с ними связана его главная ошибка. Напрасно он согласился и ввязался во всю эту историю. Он никогда не предполагал, что так сильно к ним привяжется и где-то в глубине души затеплится давно погасший уголёк нежности и любви. В какой-то роковой момент он вдруг осознал, что не только два этих несчастных, с детства лишенные родительской заботы и ласки существа, но и он сам обрел давно забытое чувство дома и семьи. Его огрубевшая душа постепенно оттаивала под их доверчивыми взглядами, и тогда ему искренне хотелось о них заботиться. Иногда он даже ловил себя на мысли, что как отец гордится ими. А ведь поначалу, когда его втравили в эту авантюру, он был убежден, что ему вполне достанет черствости и цинизма. Он отнюдь не считал эти качества недостатками, скорее, достоинствами, крайне необходимыми человеку в его положении. Оказывается, не рассчитал, переоценил себя. Во всяком случае, по отношению к Диме и Насте внешняя невозмутимость и сухость с каждым разом требовали от него все больших внутренних усилий. Как-то даже он едва сдержался, чтобы не покаяться и не рассказать им правду. Остановило лишь то, что он и сам до конца не знал правды и своими откровениями мог лишь навлечь на них беду.

– Свидетель Добровольский, вы готовы к ответу? – словно гром с ясного неба, вернул его из воспоминаний в зал суда голос Бахтина.

«Почему такая странная постановка вопроса? К ответу, а не к ответам, например. Что он хочет этим сказать? Неужели именно к ответу?!» – пронеслось в голове отставника.

– Возражаю, ваша честь, – пришел ему на помощь прокурор Гришайло. – Защита, видимо, забыла, что перед ней свидетель, а не подсудимый. Что значит – «к ответу»?

– Поддерживаю, – немедленно отреагировала Зуева. – Прошу защиту изменить формулировку вопроса.