Кремлевский опекун

Аналитик он и есть аналитик. Мацкевич сразу понял, что его приглашают не чаи гонять. Наверняка у этого милого его сердцу олигарха как раз именно там появилась интересная головоломка.

– Ровно в десять буду у подъезда, – без лишних слов сказал он и тепло попрощался.

Положив трубку, Мацкевич невольно представил себе Духона с извечной сигаретой «Кэмел» во рту. Сигарета представлялась ему обязательным атрибутом образа банкира, поскольку именно с ней его часто запечатлевали на фотографиях в газетах и журналах. Мацкевича смущало лишь одно – лично ему почему-то всегда казалось, что Духон выглядел бы более органично не с «Кэмелом», а скорее с трубкой, которые курили крупные знаменитости.

На следующее утро Александр уже в машине ввел профессионального аналитика в курс дела, коротко рассказав о суде.

Поначалу Мацкевич никак не мог взять в толк, что именно подвигло столь серьезного человека на вмешательство в какую-то бытовую драму. Даже после того, как Духон высказал предположение, что у этого очень странного процесса, возможно, существуют глубоко скрытые пласты, которые следовало бы откопать.

– Весьма похоже на то, – больше для приличия дежурно согласился Мацкевич.

– Рад, что вы со мной согласны. Но прежде чем начать копаться в этой истории, у меня к вам, Леонид Сергеевич, еще одно деловое предложение. Простите, сколько вам лет?

– Без малого шестьдесят. А что?

– А то, что мне с малым за пятьдесят. Известному вам Левушке Багрянскому тоже без малого шестьдесят. Словом, орлы в расцвете сил. Почему бы нам не сочинить, так сказать, на троих работенку: частное сыскное или аналитико-сыскное агентство? Мотивации, надеюсь, понятны? Нашей компанией не побрезгуете?

Не зная, что даже и сказать, Мацкевич кивнул.– С нашим первым делом ознакомимся на месте, – удовлетворенно сказал Духон. – Кстати, уезжая, я уже дал команду готовить уставные документы.

Накануне Багрянский провел беспокойную ночь – в том смысле, что спал донельзя гадко. Кровать казалась жесткой и неудобной, тело ломило. Лев ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, но стоило ему провалиться в сон, как снились всякие кошмары.

Разбудил его лай овчарки, сторожившей слободу. Багрянский перевел дух и посмотрел на часы: надо же, как рано! Но не пытаться же заснуть вновь. Вдруг кошмар продолжится?!

Лев принял прохладный душ, побрился, убив на это дело минут сорок. Но деваться все равно было некуда, и он неохотно потащился в столовую. Хотя думал не о завтраке. Что сегодня его ждет на процессе? Вчера поздно вечером он успел переговорить с адвокатом. Тот «по секрету» рассказал, что происходило в зале и за его кулисами, но был настроен обнадеживающе, хитро щурился и то и дело отпускал шуточки. Кажется, он действительно знал, как дальше действовать.

Однако приехав к зданию Дома культуры, Багрянский невольно вспомнил свой жуткий сон. У входа лениво толкались группы каких-то изрядно помятых людей с плакатами. Двое мужчин странного вида, с выщипанными, как перья у курицы, бородами держали в руках по большому листу бумаги, на которых коряво и неумело было выведено: «Позор богоотступникам! Брат и сестра – одна сатана! Защитим нашу душу и плоть от сатаны».

Другая группа призывала безжалостно наказать насильника, публично высечь его на площади. На одном из плакатов Лев увидел странное слово, которое долго не мог разобрать, а когда прочитал, невольно усмехнулся – там было выведено: «Инъекцестъ». То ли ктото специально пытался придать ему церковнославянский вид, то ли просто не знал, как оно пишется, что скорее походило на правду. Особенно если учесть, что перед входом в ДК на столе лежала толстая стопка ксерокопий знаменитой статьи из «Комсомольца». Невидимый режиссер всего этого спектакля оказался не только изощренным, но и обладал достаточно серьезными организаторскими возможностями.

Впрочем, как позже узнал Багрянский от директора «Слободы», в зале наблюдалась прямо противоположная картина, будто здесь ставил пьесу другой режиссер. Во всяком случае, внешне обстановка разительно изменилась, и прежде всего потому, что на сцене уже не присутствовала решетка!

Сразу, как только судья открыла заседание, встал староста присяжных заседателей, завуч местной школы с приятной фамилией Алмазов, человек с грустными, усталыми серыми глазами и спросил:

– У присяжных заседателей появились вопросы. Позвольте поинтересоваться, прежде чем вы откроете заседание, – торжественно произнес он, – присяжные хотят знать, надо ли им принимать во внимание публикацию в одной из самых популярных газет? Там фигурируют очень серьезные обличительные факты, касающиеся подсудимого, и кстати, потерпевшей тоже, и говорится об их причастности к такому возмутительному явлению, как инцест!

Зуеву передернуло. Словно она до последнего момента наивно рассчитывала, что участники процесса не посмеют затронуть эту тему, которая, бог с ней, пусть витает в кулуарах.