Кремлевский опекун

«Ну, Леонид Михайлович, давайте», – мысленно благословил его Духон, наблюдая за происходящим из будки киномеханика, в которой он в последние дни полностью освоился. Александр с горечью вспомнил о том, что в суете вчерашних дел совершенно забыл о присутствии в городе такого уважаемого человека. Впрочем, может, это и к лучшему. Враг ничего не заподозрит.

Присяжные напряглись в предвкушении развязки. Они отлично помнили, какого рода заключения ждал суд: являлась ли несовершеннолетняя Настя Уфимцева, мягко говоря, несколько придурковатой, по недомыслию позволившей Сироткину себя соблазнить и к тому же обрюхатить.

Народная транскрипция экспертизы была несколько вольной, но по сути верной.

Представив членов экспертной комиссии, среди которых находились профессора знаменитого Института им. Сербского, НИИ нервных болезней и Европейского медицинского центра, доктор Табачников приступил к чтению заключения, которое растянулось на добрые полчаса.

Устав от обилия терминов и запутанности в методах обследования, присяжные оживились лишь, когда красивым поставленным голосом профессор заявил:

– В результате проведенного комплексного обследования у экспертов нет ни одного сколь-нибудь серьезного основания считать, что несовершеннолетняя гражданка Уфимцева не отдавала себе отчет в том, какие действия совершает с ней подсудимый Сироткин… – Глава комиссии сделал паузу, как бы подчеркивая значимость сказанного. – Более того, комиссия считает, что, собственно, подтверждено и общеевропейской статистикой в пропорции девяносто два к ста, содержащейся в многотомных научных исследованиях и опросах, инициатива соития молодых людей исходила от гражданки Уфимцевой. Комиссия закончила чтение заключения экспертизы, – произнес Табачников.

– Она не дура. Она нормальная! – крикнул в толпу из окошка второго этажа над парикмахерской киномеханик. Он никак не мог понять, радоваться ли этому?

– Сторонам понятен вывод экспертизы? – спросила судья.

– Что и требовалось доказать, – первым откликнулся Бахтин. – Хотя уверен, что уважаемый Виталий Титович незамедлительно спросит, а что, если потерпевшая Уфимцева как раз из тех самых восьми процентов обследованных, а не из девяносто двух?

– И спрошу, – вскочил Гришайло, уязвленный тем, что адвокат буквально с языка сорвал его вопрос.

– Комиссия отошлет вас лишь к своему основному выводу, – отпарировал Табачников. – По своему умственному и гормональному развитию, так обеспокоившему суд, гражданка Уфимцева абсолютно в норме. С чем ее и поздравляю. Молодая, обычная женщина. Нет, простите, не обычная, красивая женщина, с нормальными поведенческими реакциями.

– Мои последние слова можно не заносить в протокол, – пошутил доктор. – А вот то, что молодая мама находится в состоянии высочайшего нервного истощения, способного перерасти в необратимый процесс, этот вывод прошу занести в протокол.

– И все равно, обвинение будет требовать повторной экспертизы, – заявил Гришайло.

«Некрасиво, ох как некрасиво, – разозлилась про себя судья, – обидеть сразу стольких людей, в том числе и известных медиков». Но вслух она сказала совсем другое:

– Ваше право. Но учитывая сделанное только что заявление экспертов, а также весь предыдущий ход разбирательства, который был сведен, собственно, к одному главному вопросу – считать ли подсудимого Сироткина насильником и совратителем, – я прихожу к выводу, что уже сейчас могу удовлетворить просьбу защиты и немедленно, до окончательного решения суда, освободить гражданина Сироткина Дмитрия Михайловича из-под стражи.

– Сироткина освобождают из-под стражи! – Киномеханик незамедлительно ретранслировал на улицу слова судьи.

Слова потонули в общем хоре недовольного улюканья, смешавшегося с редкими аплодисментами.

– Я еще не закончила. Учитывая то значение, которое придается процессу городской общественностью, да что там, общественностью, всем городом, – тут голос судьи почему-то сорвался на фальцет, – я хочу поступить не совсем в соответствии с судебной процедурой. То есть спросить присяжных – поддерживают ли они мое решение? При этом заранее предупреждаю, окончательное решение о том, освободить ли Сироткина из-под стражи, все равно оставлю за собой.

– Подождите! Подождите! Это неправильно! – буквально взъярился Бахтин, как молодой лев, в секунду оказавшийся на сцене между судьей и подзащитным. – Ваша честь, подобная «любезность», к которой вы выразили желание подключить и заседателей, защиту ни в коей мере не устраивает.

– Не понимаю. Чего вы еще хотите, уважаемый Борис Фиратович? Объяснитесь, – жестко потребовала судья.