Кремлевский волк

Фактически всю свою жизнь я занимался исследованием его жизни, жизни его сестры и братьев. Я много читал и посещал лекции ведущих политиков во многих колледжах и университетах. Я брал какую-то полезную информацию из одного источника, что-то – из другого. Один известный автор утверждал, что Лазарь был этим, другой доказывал, что он был тем. Но никто, кажется, так и не разобрался и не написал, что же в действительности произошло в те бурные годы после смерти Ленина.

Я еду до станции «Фрунзенская». Выходя из метро, я сворачиваю и захожу в маленький парк напротив Москвы-реки. Здесь тихо, и за раскидистыми деревьями вырастают большие жилые дома кремового цвета, напоминающие мне район Риверсайд в Нью-Йорке. Десять минут я сижу на скамейке, собираясь с мыслями, а потом поднимаюсь и направляюсь к дому с номером «50». Я поднимаюсь по лестнице на пятый этаж и оказываюсь перед нужной дверью. Я чувствую, как замирает моё сердце. Дверь квартиры номер 384 смотрит на меня, и кажется, что этот номер занимает всю дверную поверхность. Я решаюсь нажать кнопку. Раздаётся короткий, пронзительный звонок. В десять утра, в среду, кто может быть дома? Взрослые на работе, дети – в школе. Дома могут быть одни старики. Тишина. Я жду и считаю до десяти. Затем опять звоню. Я слышу тяжёлые шаги, как будто они принадлежать человеку лет двадцати. Возможно ли такое? Может быть, мне дали неверный адрес?

Кто-то подходит к двери. Я перевожу дыхание и слышу уверенный сердитый голос:

– Что надо?

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять услышанное. И я быстро произношу заготовленную фразу:

– Я ваш племянник. Американец.

Голос снова:

– У меня нет родственников.

Я отвечаю:

– Нет, нет, нет. Я племянник.

Опять тишина. Я перевожу дух:

– Пожалуйста, откройте дверь.

Голос:

– Воз зогт ир?

Другой язык! Он…, он говорит на идише! Это он! Кто же ещё может?

Без промедления я ответил:

– Их бет дих. Офн… офн… оф. (Пожалуйста, откройте).

Снова глубокий вдох. Я слышу щёлканье замков. Я считаю: один, два, три, четыре. Этот старый и хитрый сукин сын знает, как уберечь себя. Дверь медленно приоткрывается. Её удерживает массивная дверная цепочка. В просвете – темнота. Он может меня видеть, а я его – нет. Не удивительно, что он так долго меня разглядывает.

Слышу голос:

– Воз зогт ир? (Что вы сказали?).

Я стараюсь из всех сил говорить по-русски, иногда вставляю слова на идише.

– Я из Америки. Из семьи Моррисов. Пожалуйста, позвольте мне войти.

Я смотрю в темноту. Дверь закрывается. Он не даёт мне договорить. Слова слетают у меня с языка:

– Остановитесь! Остановитесь! Я единственный ваш родственник, который может поговорить с вами. Зачем же отталкивать меня, как все эти годы вы отталкивали свою семью? Даже Морриса и дядю Лёвика. Чёрт побери, почему даже меня! Я чувствую, что слёзы вот-вот хлынут из моих глаз.

Затем слышу позвякивание металла. Он снимает дверную цепочку. Я почти ощущаю, как поворачивается дверная ручка. Истории, слышанные мной на протяжении всей жизни, годы поисков, и все ответы находятся по другую сторону этой двери!

Дверь открывается. Я чувствую это. Мелькает полоска света, и слегка веет сквозняком. Кажется, я даже перестал дышать. Перед собой я вижу массивное лицо человека одного со мной высокого роста, вижу седину на висках и в усах, широко расставленные карие глаза. Он выглядит как брат Ларри, которому сейчас шестьдесят. Мужчина в дверях рассматривает меня.

– Дядя Лазарь? – бормочу я.

Он кивает. Я стою лицом к лицу с самим Волком.

Дверь широко открывается, и массивная фигура отступает в сторону. Он ничего не говорит. Приглашение затягивается. Я переступаю порог. В нескольких шагах гостиная. Слева от себя я уголком глаз замечаю небольшую кухню.

В комнате темно. В самом дальнем её конце есть окно, выходящее в парк. Макушки деревьев располагаются прямо на уровне подоконника. Я быстро осматриваюсь кругом, зная, что он всё ещё стоит в коридоре и следит за мной.

Комната обставлена старой мебелью из тёмного дерева. Мебель выглядит весьма тяжёлой. Диван покрыт зелёным покрывалом, рядом стоят два кресла. На подлокотниках и на спинке кресел лежат салфетки, несомненно, видно прикосновение женских рук. Я показываю на них рукой.

– Это Майя, – говорит он. – Она приходит ко мне один раз в неделю. Она делает уборку и приносит продукты. Она хорошая, и я искренне её люблю.