Кремлевское дело

Наша позиция, которую мы упорно отстаивали в комиссии, была такова. Кремлёвская верхушка признала политической ошибкой прежнюю кампанию против региональных мафиозных кланов и свернула борьбу с коррупцией во властных структурах. Все крупные расследования в стране локализованы либо свёрнуты. Расследуемое нами уголовное дело осталось единственным исключением, и его давно постигла бы та же судьба, что и других, если бы не широкая общественная поддержка снизу. А поскольку угроза разоблачений для высшей элиты становится всё более реальной, на непокорную следственную группу бросили всю мощь репрессивного аппарата: Прокуратуру, Верховный суд, КГБ, МВД, организовали шельмование в средствах массовой информации. Посмотрите, убеждали мы членов комиссии, как всё это происходило поэтапно. Сначала нас отстранили от руководства группой, передав дело послушному Галкину без оформления акта приёма-передачи материалов. Все подследственные прошли обработку в КГБ, где им помогли «вспомнить», что они никогда никаких взяток не брали и не давали, после чего было заявлено: никаких подозрений по части коррумпированности высшего эшелона партийно-государственной власти не было и нет. А чтобы не оставалось сомнений, 22 мая реабилитировали Смирнова – на тот момент единственного работника ЦК КПСС, которого нам удалось привлечь к уголовной ответственности. Далее разогнали костяк следственной группы и освободили из под стражи Осетрова, Орлова, Умарова, Раджабова, Джаббарова и других обвиняемых из числа Делегатов XIX партконференции, или лиц, когда-либо работавших в ЦК КПСС. И, наконец, доказывается, что никакой мафии в Узбекистане не было и нет. С этой целью дело раздробили на части, в результате чего целостная мафиозная паутина предстала в виде «отдельных негативных явлений». Продолжается реабилитация некоторых партийных боссов, остальным объёмы обвинения искусственно сокращаются в десятки раз.

Если прежде весь этот правовой беспредел творился под прикрытием комиссии ЦК и Президиума Верховного Совета СССР, то разгром дела сегодня завершается уже за ширмой съездовской комиссии. Неужели вы не видите, вопрошали мы членов комиссии, что происходит за вашей спиной? Что на месте дела о коррупции в высших эшелонах власти, как после пожарища, остаются одни головёшки? С другой стороны, неужели не очевидна незаконность «дела следователей»? Разве требуется юридическое образование для понимания того, что один из участников обоюдной драки не может вести следствие в отношении другого? Допустим, что деятельность следственной группы была «преступной». В таком случае не являются ли Генеральный прокурор и его команда соучастниками преступления – ведь с их санкции и под их руководством расследовалось дело, интерпретируемое ныне как сплошное «нарушение законности»?

Отмахнуться от множества подобных вопросов было уже невозможно, недовольство стали проявлять даже привыкшие стоять навытяжку члены комиссии.

Скандал разыгрался после того, как на заседании комиссии в конце июля 1989 года заслушали первого заместителя Генерального прокурора Васильева. После того, как с ним попрощались, давно назревавшее недовольство выплеснулось наружу. «Он не ответил ни на один вопрос, прокуратура просто издевается над нами»,– возмущался один. «Прокуратура делает из комиссии пособников своих неправомерных действий», – горячился другой. «Мы все становимся преступниками, раз не пресекаем этот произвол. А потом недоумеваем, почему идут забастовки, негодует общественность на митингах», – кипятился третий. Напрасно Рой Медведев пытался утихомирить разгневанных депутатов, зачитывая подготовленный им проект сообщения в газету «Известия» о том, что комиссия что-то уже сделала, что-то ещё собирается предпринять. Но председателя уже не хотели слушать. Комиссия решила незамедлительно поставить перед Верховным Советом три вопроса: об отстранении Сухарева от надзора за делом; о необходимости прекращения либо приостановления «дела следователей»; о возобновлении следствия по делу Смирнова. С сообщением поручили выступить Бичкаускасу.

Это сообщение, конечно, уже более сухое и несколько сглаженное, прозвучало на заседании сессии Верховного Совета СССР 1 августа 1989 года. Напомним фрагменты его выступления по стенограмме.