Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

— Сейчас, погоди, дойдем до брезента, — снова не дал ему «брезентовать» свою мысль Сталин. — Иван Павлович, скажите, как был убит матрос Вакуленчук?

Человек-гвоздь прокашлялся, раскрыл папочку, полистал страницы и заговорил с наиважнейшим видом:

— Артиллерийский унтер-офицер Черноморского флота Вакуленчук Григорий Никитич. Кстати, он Вакуленчук, а у вас в фильме почему-то Вакулинчук. Это почему?

— Вот как? — вскинулся Эйзенштейн. — Это, товарищи, просто описка. Недосмотр.

— Уроженец Волынской губернии, — монотонно продолжал Товстуха. — На флоте зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Но при этом вошел в «Централку» — Центральный комитет по подготовке восстания на Черноморском флоте. Когда на броненосце «Потемкин» начался бунт, другой артиллерийский офицер, лейтенант Неупокоев, предпринял попытку разоружить восставших матросов, и Вакуленчук выстрелом из винтовки убил его наповал.

— То есть первыми кровь пролили восставшие? — спросил Калинин. — Не знал!

— Так точно, — ответил человек-гвоздь, — а уже после этого другой офицер броненосца Гиляровский смертельно ранил Вакуленчука, и тот свалился за борт, а в море его подобрали матросы, стоявшие на шлюпке-шестерке возле трапа. Далее матрос Матюшенко организовал расправу над офицерами, были убиты Гиляровский, командир корабля Голиков, лейтенант Тон, старший врач Смирнов и еще трое. Тела выбросили за борт.

— Мертвых?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Вот видите, товарищ Эйзенштейн, как происходило на самом деле, — покачал головой хозяин кабинета. — А у вас все по-другому. Офицеров просто бросают за борт. Живых. И вместо киноправды получилась киноложь. Раньше народу лгали царские сатрапы, теперь что же, мы будем народ обманывать?

— И еще раз повторю, товарищ Сталин, — волнуясь, но держа себя в руках, ответил Эйзенштейн. — Есть моменты, когда режиссер, во имя достижения цели, имеет право изменить документализму.

— Этого мне не понять, — возразил генсек. — И не принять. Надо находить ту правду, которая сама выполнит роль агитатора. На лжи далеко не уедешь. У вас в фильме офицер стреляет Вакуленчуку в затылок, и Вакуленчук еще какое-то время жив, цепляется за жизнь. Давайте сейчас выстрелим кому-нибудь из нас в затылок и посмотрим, долго ли он способен барахтаться?

— Если можно, то не мне, — засмеялся Бухарин. — У меня дочка маленькая.

— У меня вообще жена на сносях, — улыбнулся Сталин.

— И у меня, — поспешил добавить Молотов.

— А я просто не согласен, чтоб мне затылок дырявили, — возмутился Калинин.

— Кстати, Коба, — заиграл своими маленькими глазками Бухарин, — а ты не заметил, что в фильме Вакуленчук очень на тебя похож? Особенно когда горячо выступает с голым торсом.

— Я не Троцкий, горячо никогда не выступаю, — поморщился Сталин. — А уж тем более с голым торсом.

— Хотите, мне стреляйте, — пожал плечами Эйзенштейн.

— А как вы удостоверитесь, что Вакуленчук не мог с пулей в голове продолжать жизнедеятельность? Я, конечно же, шучу, — успокоил всех Сталин. — Подобные эксперименты на людях мы проводить не будем. Климент Ефремович, вы что-то про брезент хотели…

— И про брезент, и про бескозырки, — оживился Ворошилов. — Откуда вы взяли, что матросов, когда расстреливали, накрывали брезентом? Ведь брезент потом придется зашивать, а он должен быть целый. Где вы такое видели?

— А мне это место понравилось, — вдруг встал на защиту режиссера генсек. — Они еще живые, но брезентом их уже отделили от живых. Чтобы превратить в мертвецов.

— Вот видите, товарищ Сталин, здесь правда искусства победила в вас правду факта, — обрадовался Эйзенштейн.

— А бескозырки! — возмутился Ворошилов. — В конце матросы их гроздьями швыряют за борт, бессмысленная трата имущества, как и в случае с брезентом.

— Зато как красиво смотрится, — вновь похвалил Сталин. — Восставший броненосец, с него сыплются бескозырки, в этом символ свободы, и он наезжает прямо на зрительный зал. Какая смелость оператора! Он что, в последний миг вместе с камерой успел сигануть в сторону?

— Тут мы, признаюсь, использовали трюк, — все шире улыбался Эйзенштейн. — Корабль стоял на месте, уткнувшись носом в причал, а оператор с камерой на тележке наезжал на него.

— Опять аттракцион! — погрозил ему шутливо пальцем Сталин. — Сплошной монтаж аттракционов. Но до чего красиво! Концовка очень хороша, поздравляю.

— Да уж, монтаж… — опустил правую бровь Эйзенштейн и рассказал про слюни. Все дружно рассмеялись. Стало ясно, что его приняли в их компанию, взяли в оборот, хорошо это или плохо, но к Троцкому он теперь уж точно не пойдет в гости.

— А расскажите нам еще что-нибудь такое интересное из вашей работы, — попросил Бухарин. — Ведь наверняка подобных анекдотических случаев хоть пруд пруди.

— Это да, — кивнул режиссер, уже чувствуя себя в своей тарелке, — бывает на каждом шагу. Вот, опять-таки, о правде жизни. В фильме главный герой — броненосец «Потемкин», а на самом деле его роль исполняет броненосец «Двенадцать апостолов».

— Да ты что! — воскликнул Калинин.