Кремлевское кино

Сегодня Большаков докладывал главному зрителю о настроениях в среде кинематографистов, имеющих еврейские корни, а Сталин выслушивал его отнюдь не из праздного любопытства. В мае этого года по его инициативе и при его же постоянном давлении на другие страны родилось еврейское государство, Израиль. Это свое детище Иосиф Виссарионович рассчитывал видеть не просто союзником, а негласной заморской республикой Советского Союза. Но он ошибся. СССР первым признал новоиспеченное государство и организовал крупные поставки оружия, чтобы израильтяне могли бороться с накинувшимися на них со всех сторон арабскими соседями. Однако премьер-министр Давид Бен-Гурион, не желая подчиняться советскому лидеру, сразу взял курс на западные страны, ориентируясь прежде всего на США. Но и этого мало, прибывшая в Москву в сентябре посол Израиля в СССР Голда Меир тут же принялась агитировать советских евреев переселяться в Землю обетованную. Она организовала две демонстрации возле главной московской синагоги, куда оба раза съезжалось до пятидесяти тысяч евреев со всей страны, даже с Дальнего Востока и Камчатки. Они кричали о притеснениях их народа под игом Сталина и разжигали в своих единоплеменниках желание скорее покинуть Страну Советов. К такому повороту событий Министерство внутренних дел, возглавляемое генерал-полковником Кругловым, оказалось не готово, все приходилось решать на ходу, каждый министр получил задание выявить в своей отрасли евреев, проникшихся идеями сионизма.

Пуще всех лютовал в Министерстве юстиции замминистра Дукельский, некогда руководивший кино. Можно себе представить, как бы он теперь распатронил всех Роммов, Роомов и иже с ними!

Большаков же докладывал спокойно:

— В целом в моем ведомстве сионистских тенденций не наблюдается. На мой взгляд, за годы советской власти сложился особый тип еврея — советский еврей, считающий своей Землей обетованной не Палестину и Израиль, а СССР. Последний фильм Ромма — «Русский вопрос», а не какой-нибудь «Еврейский вопрос», и имеется в виду вопрос отношения Запада к Советскому Союзу.

— Да, эта работа Ромма вполне замечательная, — согласился Сталин. — Не зря мы ему в этом году дали Сталинскую премию первой степени именно за эту картину. Она сделана так, будто ее снял Фрэнк Капра или Орсон Уэллс. Если пошутить и поставить в титрах имена американских авторов — режиссера и всех остальных, — многие поверят, что это американская работа.

— Мы вообще будто знали, где соломки подстелить, — улыбнулся Иван Григорьевич. — Из семи лауреатов Сталинской премии этого года четверо евреи — и Донской, и Ромм, и Раппапорт, и Козинцев. Русский только один — Пырьев, Ярматов узбек, а Барнет и вовсе англичанин по своему происхождению.

— Ну, его никто не зовет на историческую родину в Англию, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Стало быть, в вашем хозяйстве все спокойно? За это вам большое спасибо, товарищ Большаков. Вы у нас дважды ленинский орденоносец?

— Обласкан, товарищ Сталин, еще Трудовое Красное Знамя и Знак Почета. Вполне достаточно.

— Это хорошо. — Главный зритель снова подошел к окну подышать ароматом осени. — Интересно, как бы повел себя в данной ситуации Эйзенштейн?..

^{Докладная записка заведующего Отделом художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б) В. С. Кружкова М. А. Суслову о беседе с режиссерами М. И. Роммом и И. А. Пырьевым о положении дел в кинематографии. 27 марта 1951}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф В. С. Кружкова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 133. Д. 338. Л. 21–22]}

Бедный Сергей Михайлович к своему пятидесятилетию совсем впал в пессимизм. Когда-то ему было предсказано: «Бойся черной пятницы после того, как тебе исполнится пятьдесят». И предсказанная дата неминуемо подошла, ему исполнилось пятьдесят, и он действительно умер от острого сердечного приступа 11 февраля 1948 года в среду, в своей огромнейшей квартире неподалеку от «Мосфильма». А вот хоронили его и впрямь в черную пятницу 13 февраля! Попробуй не верь после этого в предсказания!

— Каков бы он ни был со своими прибабахами, но Эйзенштейн тоже был чисто советский еврей, — произнес Иван Григорьевич. — И ни на какую такую историческую родину не стал бы рваться.

— Я тоже так думаю… — задумчиво произнес главный зритель. — А сценарист Каплер у нас где?

— В Коми, товарищ Сталин.

— В коме? — удивился Иосиф Виссарионович.