Кремлёвские козлы. Исповедь любовницы Сталина

В конце дня море было спокойным. Я лежала в купальнике на теплом песке пляжа. Тишина и блеск моря разнеживали.

Иосиф Виссарионович пошел к воде, боязливо окунулся, вытерся, переоделся и прилег рядом в шезлонг: «Вера Александровна, для персонала вы — моя кузина со стороны отца. Я уверен, что никто ни о чем не будет спрашивать, но лучше не выдавать нашей тайны. Время от времени будем ездить на другие дачи. После концертов не оставайтесь в гостиницах и не ходите пешком, машина с шофером всегда в вашем распоряжении». Сталин закурил трубку и после нескольких затяжек продолжал: «Норцов поехал на гастроли в Сибирь и па Дальний Восток. Молодым полезно иногда проветриться». Он усмехнулся и пошел к себе.

Я его увидела только на следующее утро за вторым завтраком. После еды он сказал: «Я лег вчера, как всегда, очень поздно. Всегда перед сном читаю. Нам скоро предстоит большая работа, в январе будет XVII съезд партии, перед нами — большие задачи».

Мы долго гуляли у моря. Сталин прервал молчание: «У меня было трудное детство. Мой отец был ремесленник. Много пил, как и все рабочие. Меня не любил и часто бил меня и мать. В девять лет меня отдали в церковно-приходскую школу в Гори. Через шесть лет я поступил в православную духовную семинарию. Меня выгнали, и я не закончил курса».

Почему выгнали, он мне не сказал. Я боялась произнести слово, так как Иосиф Виссарионович впервые говорил мне о себе. Помолчав, он продолжил: «В семинарию принимали только детей богатых. Для меня до сих пор тайна, с чьей помощью я попал туда. Моя мать хотела сделать из меня священника. Она считала, что духовное звание обеспечит мне спокойную жизнь и достаток…»

В этот момент мы заметили едва видимую тень спрятавшегося охранника. Сталин мгновенно выхватил из кармана револьвер (вероятно, тот, из которого застрелил свою жену Надежду Аллилуеву). Молодой, лет двадцати, парень вышел из укрытия.

— Фамилия, сукин сын! Какое отделение?

— Товарищ Сталин, я получил приказ охранять вас от внутренних и внешних врагов! Ягода лично мне доверил такую честь, — отрапортовал солдат, стоя по стойке «смирно».

Сталин достал из кармана свисток. Примчался комендант.

— Заберите отсюда этого идиота, — сказал ему Сталин. — Последний раз говорю: если еще раз замечу за собой слежку — убью на месте!

— Товарищ Сталин, простите, ваши указания будут выполнены, — униженно отвечал комендант.

— Прогоните отсюда этого дебила! Не хочу больше ничего слушать!

Все еще взбешенный, повернулся ко мне:

— Вера Александровна, не обращайте на меня внимания, идите купаться.

Я послушно ушла. После купания, когда мы встретились, он сказал:

— Я сдержал свое слово: привез вам американские противозачаточные таблетки. Но не давайте их никому, женщины в нашей стране должны рожать. Необходимо, чтобы у нас возросла численность населения, — и без малейшего перехода добавил: — Верочка, вы сегодня будете хозяйкой дома. Мы пригласили на ужин наших товарищей. Вы всех знаете.

— Что мне надеть, Иосиф Виссарионович? — я принесла показать черное и синее платья и два английских костюма. Довольный тем, что прошу у него совета, усмехнулся и сказал:

— Наденьте черное, оно вам очень к лицу.

Гости здоровались со мной, как со старой знакомой. Специально, чтобы подчеркнуть маленький рост Ежова, Сталин посадил его около меня. Он всегда использовал в своих интересах слабости и особенно физические недостатки своих компаньонов.

— Товарищи Каменев и Зиновьев снова начинают путаться у нас под ногами, — сказал Маленков после второго блюда.

— Объясните, в чем дело? — осторожно спросил Сталин.

— Эти цепные псы организуют новую оппозицию.

— Мы им скоро покажем оппозицию… — сухо заметил Киров. — Они поймут наконец, что такое настоящие большевики.

— Не вижу смысла ждать, — процедил сквозь зубы Ежов. — Я буду самым счастливым человеком, когда собственноручно вырву язык Бухарину. Он слишком много говорит, вообразил себя миротворцем, великим теоретиком марксизма, но его речи — это просто обычная болтовня…

Хитрый и коварный Сталин смотрел, слушал и запоминал. Ведь эти бесконечные обеды и ужины он специально организовывал, чтобы у его соратников развязались языки.

— Да, — сказал он, — эти люди не меняются. — Все, как по приказу, повернулись к нему, и он продолжал: — Оппортунист — это двуликий Янус. Еврей Троцкий чернит нашу страну, большевистскую партию, товарища Ленина и рабочий класс! Его надо как можно быстрее ликвидировать.

Молчание. Никто и никогда не вступал в дискуссию со Сталиным, все знали, что его мнение — закон.

— Вера Александровна, — спокойно обратился ко мне Сталин, — может быть, споете нам? Аккомпаниатор уже ждет в концертном зале.

Я была рада угодить ему и спела несколько арий из классических опер и романсы русских композиторов, которые ему особенно нравились. Маленков подарил мне кофейный сервиз из серебра, инкрустированного платиной. Сталину это не понравилось:

— Георгий Максимилианович, вам не кажется, что такими подарками можно испортить Веру Александровну? Возгордится и перестанет нас навещать.

Ко мне подошел Киров: