Кремлёвские тайны

Интервью вышло на следующий день. Хотя под ним стояла моя подпись, я ничего в нем не узнала. Я выглядела восторженной идиоткой, а Борис Ваграныч – Фантомасом, вещавшим из подземелья. Почти сразу началась звонки в редакцию – недовольны были все, и особенно Кремль. Ирина, демонстративно не закрывая двери в свой кабинет, громко давая отпор очередному чиновнику, возомнившему, что можно давить на свободную газету. Она включила громкую связь – видимо для меня. В выражениях она не стеснялась, противники же давили занудством, угрозами и жалобами на свое требовательно начальство. К обеду звонки поутихли, и Ирина, все еще хмурая от неразвеянной в воздухе ругани, скупо поздравила меня с дебютом и выдала новое задание.

Это было новое интервью и с ним история повторилась почти один в один.

Ирина опять не стеснялась в выражениях, я опять ревела, Огурцов снова кормил меня супом, а утром начинался цирк со звонками.

И опять. Так за пару месяцев я обошла целую кучу знаменитостей.

Точно также она обращалась и с Наташкой.

Мы даже с ней повадились кормить друг друга обедами после каждого разноса, отставив от этой обязанности доброго Огурцова.

Так, весело в общем-то, прошел месяц. Ирина гоняла меня в хвост и в гриву, пока я просто не выучила наизусть все ее придирки.

Наконец, она заявила:

– Хватит тебя учить. Экзамен. Баранович. Готовься.

Из всего что я слышала об Барановиче, можно было составить только один портрет – серая клякса на сером фоне.

– Так и есть, – сказала Ирина, – вот ты и сделай его интересным. Столько народу брало у него интервью, а все чушь какую-то несли.

И я пошла делать Рому «интересным».

Созвонилась я с его аппаратом быстро, и через полчаса к нашему подъезду за мной подъехал высланный за мной микроавтобус с зеркальными окнами.

– Удивительно, – сказала я Ирине, – Ведь с нему чуть ли не за полгода записываются.

– А я полгода назад тебя к нему на прием и записала, – подмигнула Ирина и сунула мне в руки какую-то папку: – Пригодится.

Когда я села в автобус, увидела двух мужиков. Двое из ларца, совершенно одинаковых с лица, видимо близнецы были. Они приветливо поздоровались, после чего вежливо, но настойчиво действуя, натянули мне на голову мешок, а сумочку отняли. И папку – я даже не успела посмотреть, что там было.

Машина после этого еще долго ездила и постоянно сворачивала, видимо чтобы я не запомнила дорогу.

Повороты я считала, но потом сбилась.

Когда мешок сняли, то я увидела, что мы находимся в закрытом помещении и понять где это, совершенно невозможно.

– А моя сумочка?

– На обратной дороге получите обратно.

– Но там же диктофон!

– Мы Вам выдадим свой.

Они сопроводили меня в комнату без названия. Там сидел еще один тип – вовсе не Абрамович. Начальником его охраны представился.

Допрос, последовавший после этого я буду помнить всю жизнь. Он просто вывернул меня наизнанку, выведывая всё что со мной было от четырех лет. Пришлось перечислить одноклассников, соседей, родственников вплоть до тети Капы. Тянулись часы, я обливалась потом, во рту пересохло, спина болела, глаза жгло, а он все спрашивал и спрашивал. Я впала в транс – начала вспоминать казалось бы навсегда забытые события, а потом вообще принялась сочинять что попало.

Подловив этот момент, он, наконец, прекратил мои мучения.

– Вы допущены к проведению интервью. Возьмите Вашу папку, кстати.

– А что в папке?

– Вы разве не знаете? Ваши медицинские данные. Мы требуем это от всех посетителей. Иначе полный медосмотр. Нельзя же, чтобы сюда притащили какую-нибудь заразу.

На несгибающихся ногах я зашла в следующий кабинет.

Там сидела дама в очках, похожая на злую училку.

Я, не спрашивая разрешения, схватила с ее стола графин и осушила его одним залпом.

– Садитесь, милочка, – сказала она.

Я села. Мы посидели. Она смотрела на меня, я смотрела в никуда, отходила от допроса.

Время шло.

Она ничего не говорила, только рассматривала меня. Изучала вроде. Потом подсела поближе и долго пялилась мне прямо в глаза. У самой-то глазищи как у змеи. Брр. Близко так придвигалась, нюхала что-то. Мне было все равно, до того я устала после допроса, но все-таки странно.

– Ладно, даю вам 20 минут, – вдруг сказала она, – и помните, милочка, дверь будет открыта, я отсюда все слышу. Только интервью, никакой самодеятельности, никаких муси-пуси. За муси-пуси будет сильное атата и аяяй. А еше ферфлюхтер дрек и полное шайзе. Понятно?

– За что, за что шайзе?

Вместо ответа мне брызнула в лицо струя какой-то гадости из баллончика. Я было возмутилась, но тут мне стало совершенно все равно. Впрочем, сознание и координация не отключались, и диктофон, любезно сунутый мне в руки, я даже сумела включить.

Передо мной, как во сне, открылась настежь следующая дверь. И не закрылась, как и было обещано.

Я попала в тупиковый коридор. В конце стоял стул. Одна сторона коридора была стеклянная. Я доплелась до стула и грохнулась на него, умильно улыбаясь не поймешь чему. Если бы я вдыхала, а не выдыхала в момент брызгания, я бы, наверное, вообще уснула бы сразу. Но видимо в легкие попала ничтожная часть наркотика, и поэтому я держалась.