Кремниевый Моцарт

 В работе он мог быть требовательным и жестким до беспощадности. За это на него обижались. С ним ссорились. От него уходили. Помните божественную сцену в фильме "Амадей", где Моцарт пытается подключить друга Сальери к процессу сочинения музыки? "Я не поспеваю за тобой!!!" - кричит в отчаянии Сальери, озлобленный и восхищенный одновременно. Но Моцарт не может медленнее и не может снисходительнее. Потому что это его музыка. Это Абсолют.

 А когда музыка отдыхает, Моцарт может побыть другим. Он может хохотать над игрой слепого скрыпача, травить анекдоты про Василия Иваныча, и вообще откупорить бутылку. И это будет все тот же Моцарт. Я видел обе ипостаси - но, поскольку кремниевой музыки сам не сочинял, то вторую ипостась видел несколько чаще. Наверное, мне повезло.

 Вижу, как распахивается дверь в мой кабинет, стремительно входит Ильич, размахивает руками, таращит глаза и кричит не своим голосом:

 - ТЫ ЧЕГО, О…..ЕЛ?

 И тычет пальцем в коридор. В коридоре три тележки, на тележках десять здоровенных ящиков. В каждом ящике - пятьдесят коробок. В каждой коробке - сто почтовых конвертов. Это я, составляя по каталогу заказы для канцелярских нужд лаборатории, хотел заказать пятьсот штук - но, по тогдашней своей малограмотности, перепутал иероглифы и заказал не пятьсот, а пятьдесят тысяч. Клерки из отдела снабжения, нимало не смутившись, доставили заказанное прямо к дверям. Средства списаны, обратно не отыграть.

 Сконфуженный, распихиваю ящики по углам и полкам в своем кабинете. Через пять минут опять появляется Ильич.

 - Вадик! Я стих придумал! "Опа! Опа! Срослись два энвелопа!"

 Глаза горят. Победная ухмылка на правую сторону. И ни одного седого волоса.

* * *

 Мир, как известно, полон парадоксов. Вот один: человек, посвятивший себя распределенному управлению в электронных системах, воинственно не терпит никакого распределенного управления в жизни. Самосинхронные изыскания в науке ничуть не мешали Виктору Варшавскому исправно выполнять роль генератора синхросигналов в научной команде, органично и последовательно держась принципа железной руки. При всем своем моцартианстве он всегда оставался сильной и доминирующей личностью. Альфа-самцом, как это называют этологи. Не берусь судить, в какой степени это ему помогало, а в какой вредило. Имело место и то, и другое.

 - Вадик, - жаловался мне профессор Лашевский, - ну как можно с ним разговаривать? Я ему говорю: "Вот, Витя, я сегодня в "Известиях" читал…" А он мне: "Да это херня, вот я в "Известиях" читал…" Хоть бы дослушал!..

 Что и говорить, это в нем присутствовало. Безоговорочное лидерство было необходимо ему всегда и везде. Как в большом, так и в малом. Иной раз доходило до смешного.

 - Негоро? - вскрикивал он страшным голосом, играя с внуками в пиратов. - Я не Негоро! Я Иоган Себастьян Перейра!!!

 - Да нет же, - поправлял я. - Это Бах был "Иоган Себастьян". А Перейра был просто "Себастьян", без "Иогана".

 Ильич тут же начинал спорить. Он говорил, что "Пятнадцатилетний капитан" был его настольной книгой уже в младенчестве. Что он с приятелями ходил на одноименный фильм раз двести и выучил его наизусть. Что настоящее имя Негоро он повторит без запинки даже на Страшном Суде. Насчет Баха спорить не будет, но Перейра абсолютно точно был Иоган Себастьян. Когда же я, упершись рогом, разыскивал-таки книжку или фильм и демонстрировал ему просто Себастьяна, Ильич делался мрачен, переставал играть с внуками в пиратов, сидел молча и крутил чуб. Потом вдруг спрашивал:

 - А когда была Вторая Пуническая война?

 - Не помню, - честно признавался я.

 - А-а-а! - торжествовал он. - Вторая Пуническая война началась в двести восемнадцатом году до нашей эры, а закончилась в двести первом. Сципион разбил Ганнибала в сражении у Замы!

 И широко улыбался, счастливый, что уделал меня таки.

 Честолюбие и тщеславие - вещи разные, но часто сопутствующие друг другу. Отслоить второе от первого и увидеть, чего в человеке больше, бывает трудно. А с Варшавским это было легко. Его честолюбие открыто и по праву устремлялось к самым высоким рубежам. Тщеславие же принимало такие диковинные и безобидные формы, что казалось стремящимся к нулю.

 Чего он постоянно добивался? Без чего не мог?

 Профессиональное лидерство, победы в ученых спорах, научный авторитет, уважение коллег? Да, безусловно. Игра интеллектуальными мускулами, слава непревзойденного острослова, застольные триумфы, одержание верха в любой словесной дуэли - тоже, в неменьшей степени. А вот посты, должности, административный ресурс, атрибуты власти - уже нет. А уж войны, интриги, хождение по головам, сведение счетов - никогда.

 В молодости он очень серьезно и успешно занимался вольной борьбой. Легко могу вообразить его на ковре. Это был его спорт.

 Не "классика". Но и не бокс.