Кремулятор

Невыполнение всего вышеизложенного грозит мне ответственностью по соответствующим статьям Уголовного кодекса.

Ты села в такси с каким-то мужчиной. Опять. Он был немолодой, на этот раз с изгарью в волосах. В первое мгновенье мне почему-то показалось, что он был испанцем, говорящим по-французски. Это так? Я помню, что его выдавали шипение и хрип. В зеркало заднего вида я видел, как едва заметно его язык прижимался к небу и верхним зубам. Твой спутник был мертвецки пьян. Еще не узнав меня, как самого обыкновенного парижского таксиста, ты попросила меня помочь. Как когда-то на пристани в России, ты спокойно сказала: «Помогите нам». Помню, что в тот момент я даже улыбнулся и хотел ответить: «Ну вот, видишь, милая, ты ничего не можешь без меня!» — но, конечно, я промолчал. Я согласился оказать услугу, и, когда ты вдруг разглядела меня и поняла, кто стоит перед тобой, — радостно сказала:

«Подожди меня внизу!»

Перед тем как закрыть дверь своей квартиры, ты не дала мне денег, но погладила по щеке и поцеловала в переносицу. Если честно, в миг тот я подумал, что ты просто не хочешь платить, но ошибся. Ты спустилась с чемоданом!

«Я не заплатила, потому что мы еще не доехали до тебя…»

Чудеса! В ту ночь, ничего не объясняя, без лишних слов, ты переехала ко мне. Вера вернулась! Без выяснений отношений и бесконечного перечисления ран, без обид и ругани. Мы уснули в моей комнате на последнем этаже с видом на крематорий, и в ту ночь я думал, что во всем Париже нет людей счастливее.

«Как тебе удалось заполучить такое уютное место?» — следующим утром пошутила ты.

«Я долго выбирал его, как тебя…»

«Ты меня никогда не выбирал!»

«Выбирал!»

Наверное, всю первую неделю я просыпался по нескольку раз за ночь. Мне все не верилось, что ты рядом. И спустя месяц, и спустя два, несмотря на то, что мозг мой, казалось бы, давно должен был привыкнуть к новым обстоятельствам, я открывал глаза, чтобы только взглянуть на тебя. Больше всего на свете я опасался, что ты опять захочешь сыграть в прятки.

Чтобы не спугнуть собственное счастье, я не говорил с тобой ни о прошлом, ни о будущем. Язык наш теперь был предельно прост. В нем не было ни времени прошедшего, ни времени будущего — в нашем с тобой языке было теперь только время настоящее и незавершенное.

Я больше не говорю «я был», я больше не говорю «я буду» — теперь я всегда говорю только «я есть».

Мы гуляли по набережной Сены и читали книги, слушали пластинки, которые нам давали всего на один вечер, и летали на самолетах, которые я описывал. По утрам, нежась в кровати, из которой всё еще торчала пружина, поцеловав меня, ты громко смеялась, вставала на ноги и, возвышаясь надо мной, словно Колосс, с воодушевлением и задором говорила:

«Знаешь, Петь, в начале каждого без исключения спектакля, едва крылья кулис разлетаются к порталам, я выхожу к рампе и выбираю в зале всего одного зрителя — этому приему меня научил один драматург еще в Киеве...»

«Ты любила его?»

«Я всегда любила только тебя, глупый! Так вот, знаешь, всякий раз, выходя на сцену, я выбираю в зале всего одного зрителя, и только тогда — только тогда, Петь, по-настоящему, начинается спектакль! Спектакль всегда начинается только тогда, когда актер находит в зале всего одного зрителя!»

«Почему актер это делает?»

«Потому что историю можно рассказать только одному человеку и никогда всем, потому что, если история не тронет одного, она точно не тронет никого!»

«И этот зритель я, да? Я единственный зритель, для которого ты играешь, верно?»

«Да!»

«Да, я всегда сижу в первом ряду, и, выходя на сцену, ты всегда находишь меня глазами и только тогда начинается спектакль, да?»

«Да, любимый, и только тогда начинается спектакль! Подай мне, пожалуйста, пудру...»

Сегодня Вера рассказала мне, что всякий раз, выходя на сцену, актер выбирает в зале всего одного зрителя, и только тогда по-настоящему начинается спектакль. Верочка рассказала мне, что историю можно рассказать только одному зрителю, что актеры знают это и всегда рассказывают ее только одному и никогда всем, ибо, если попытаться рассказать историю всем, она точно не тронет никого…

Помнишь, ты сказала мне: «Подай пудру...»

Ты сказала это по-русски, и, услышав тебя, я на мгновение замер. Разглядывая тебя, я понял вдруг тогда, что совершенно переменился. Не запятая, но точка. Действие законченное, свершившееся.