Креольская принцесса

– Пришло сегодня от Дейзи. Вся та информация о стенах форта… Она узнала об этом от Люк-Антуана, он пробирался в форт таким способом, чтобы увидеться с отцом. Мадам Дюссой поймала его однажды ночью, когда он пытался уйти в форт, и высекла, потом пошла к майору Редмонду и все рассказала. Теперь она не отпускает Люк-Антуана даже к дедушке по воскресеньям, а майор Редмонд перевел папá в одиночную камеру и плохо кормит. Он также перестал выпускать Дейзи из форта. Ей пришлось передать это письмо через капрала Тулли… – Лиз казалось, что она тонет. – Наверное, это последнее письмо.

Рафаэль сжал ее руки и нахмурил брови.

– Не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем.

– Не волноваться? Рафаэль, ты не понимаешь, как сильно она нас ненавидит. Она погубит Люк-Антуана самым мерзким способом, который сможет придумать. Как я вообще могла отпустить его к ней…

– Это не твоя вина, – перебил ее Рафаэль. – Лиз! Послушай меня… я встречусь с Гальвесом перед отъездом и попрошу отправить Симона за Люк-Антуаном.

– А Дейзи? – Лиз почувствовала, как по ее щекам потекли горячие слезы. – Ох, ее отец будет так зол! А если он узнает, что она мне писала?

Рафаэль выпустил ее руки и обнял.

– Симон привезет ее тоже, если это будет нужно. Ты должна доверять нам. – Он быстро и нежно поцеловал девушку в дрожащие губы. – Теперь мне нужно собираться, чтобы было время поговорить с Гальвесом. – Он снова поцеловал ее, на этот раз в обе щеки. – Ты соленая, – пробормотал он. – Я люблю тебя, сердце мое.

Когда она снова открыла глаза, его уже не было. Он оставил ее с матерью и сестрой.

– Почему эта женщина, мадам Дюссой, так вас ненавидит? – спросила София.

Мобил

6 июня 1779 года

Дейзи едва могла дышать. Она сидела в кресле-качалке в штабе, слушая, как дождь барабанит по крыше. Она вязала абсолютно бесполезный носок, который никто в своем уме носить не будет, кроме, разве что, Нила. Хотя она не была уверена, что он в своем уме. Если она не выберется отсюда как можно быстрее, то и сама сойдет с ума, как Изабо Бонне, которая, если верить легенде, бродила по Мобилу в одном белье.

Она передала письмо для Лиз капралу Тулли неделю назад. Она понятия не имела, дошло оно или уже покоится на дне Мексиканского залива. Тулли заверил ее, что отправил его на голландском пакетботе, который направлялся в Новый Орлеан, но гарантии, что оно будет доставлено, никто не давал.

Ни в чем не было уверенности, и она это знала. По определенным стандартам ее жизнь, конечно, была комфортной. У нее было полно еды, но не было аппетита. Комната, в которой ее заперли, была вполне удобной, если не считать бесконечной барабанной дроби дождевых капель по крыше.

Но Дейзи надоело быть одной. Отец сильно ограничил ее передвижение и контакты с внешним миром. Только Тулли и Нилу было позволено разговаривать с ней, и то только тогда, когда они приносили еду. Никто не мог ничего рассказать ей об Антуане, Люк-Антуане, старом мистере Шазе или Жюстин и детях. Она ничего не знала даже о детях, которых учила. Ей опять пришлось оставить преподавание в школе. Конечно же, она понятия не имела, что происходит в мире, когда будет война.

Дочь командующего фортом была узницей, если не официально, то фактически.

Она не знала, почему с ней так обращаются. Возможно, отец понял, что ее письма Лиз зашифрованы. Откуда это могли узнать, оставалось для Дейзи загадкой. Тулли утверждал, что не знает, почему ее держат взаперти, хотя он старался не смотреть ей в глаза. Нил просто игнорировал ее вопросы, словно бы она их не задавала. Ей так хотелось узнать хоть какие-то новости, что она начала придумывать способы выбраться из офицерского барака. Накануне она попробовала вылезти в окно, но, заметив внизу отдыхающего солдата, курившего дешевую сигару и срезавшего ногти на руках, она с громко колотившимся сердцем быстро забралась обратно в комнату. Возможно, она не была столь храбра, как ей казалось прежде.

Теперь она сидела и наблюдала, как медленно наступают сумерки, размышляя о Люк-Антуане и Каине, а также о том, какие способы может придумать Изабель Дюссой, чтобы досадить им. Еще она думала об Антуане, которого заковали в кандалы и заперли в наспех возведенной пристройке к литейному цеху, где он страдал от дыма и покрытого водой пола, который затопило после ливней, прошедших неделей ранее. Она не могла понять, откуда появилась эта нечеловеческая черствость, заменившая в ее отце порядочность и доброту. Чувство долга она понимала, но этот жестокий акт мщения вызывал у нее резкое отвращение и возмущение.