Крепь

– А ведь и на самом деле художника мог зарезать этот самый Василь. И я скажу вам почему! Я только что просматривал этюдник покойника с его рисунками, думал, что какой-нибудь из них подскажет разгадку этого дела. Но разгадка была не в тех рисунках, которые я просматривал, а в том, которого среди них не оказалось! Мне и показалось, будто что-то в этих рисунках не так, но я сразу и не вспомнил, а теперь, когда вы рассказали про вашего мужика… Так вот: по дороге сюда, чтобы проверить, действительно ли Зыбицкий портретист, каковым он представляется, я попросил его набросать портрет Василя. Зыбицкий это сделал, получилось весьма посредственно, однако, вы бы видели, как недоволен был тем, что его нарисовали, Василь! Кажется, готов был художника задушить! Так вот этой последней работы нашего мастера в этюднике сейчас нет! Куда же она подевалась?

– Забрал Василь? – нерешительно произнес очевидный вывод Алесь.

– Не иначе. Тут могут быть какие-нибудь дремучие забобоны, суеверия, я слыхал, они здесь в ходу. У мусульман, ежели я не ошибаюсь, вообще нельзя изображать людей.

– Но Василь не мусульманин, – возразил пораженный необычностью этой новой версии Алесь.

– А знаете, я его часто в последнее время видел вместе с Амиром, – вставил Венье.

– Кто такой Амир? Может быть, он помогал Василю? – спросил Тарлецкий.

– Это татарин, наш слуга. Очень предан отцу. Амир уехал вместе с ним, он никак не мог помогать Василю, – пояснил Алесь.

– И вы полагаете, он мог обратить Василя в мусульманство? – спросил Тарлецкий теперь уже у Венье.

– Невозможно. Я же его в церкви видел, давно, правда, – не согласился Алесь.

– Я полагаю, наилучший выход – спросить у него самого. Если он не исполняет сейчас где-нибудь на кладбище ритуальный танец вокруг костра, на котором сжигает нечестивую картинку… – сделал ироничный вывод француз.

– Заметьте, не я первый предположил, что убийца – Василь, – сказал Тарлецкий, разливая в бокалы остаток вина из бутылки. – Мне это рассуждение нравится, оно вовсе в стороне от не нужной нам с вами шпионской темы. Но его действительно следует допросить. Он может оказаться если не убийцей, то свидетелем.

– Как только слуги закончат там, внизу, я отправлю их всех троих за ним, – сказал Алесь.

– Как бы они не упустили его, – смакуя вино, сказал Венье.

– Может быть, так даже было бы лучше, – признался Алесь. – Господин Тарлецкий, вы можете пока отдохнуть здесь. Постель готова. А я побуду у господина Венье.

– Ты тоже отдохни, Алесь. Тебе незачем опять спускаться вниз, я сам обо всем распоряжусь, – сказал Венье, несомненно, угадав желание молодого человека, нервы которого были на пределе.

– Отлично. Я, кажется, готов вздремнуть, но вы можете будить меня в любую минуту, – сказал Тарлецкий, и Алесь с Венье, обменявшись с ним учтивыми поклонами, покинули свой импровизированный штаб.

Василь, которого никто дома не ждал, тем более, в такой неурочный час, не успел толком ничего объяснить заспанным родителям и жене, когда в окно постучали.

– А, божечки, да что ж это такое? – сказала жена, не успевшая донести до стола миску с кашей, и пошла открывать.

В хату вошел запыхавшийся чумазый мальчик лет одиннадцати, Айзик, сын местного корчмаря. Он остановился в дверях, с трудом переводя дыхание, будто заяц, только что петлявший по полю, унося ноги от собак.

– Что, опять что ли в усадьбу кличут? Не пойду! – недовольно пробасил Василь.

– И не ходите, дядя Василь, – совсем по-взрослому заговорил парнишка, – мой папа велел тебе сказать вот чего: ты этой зимой за него заступился и не дал паршивцу Самусю уворовать у нас с телеги мешок рыбы, когда папа пошел в корчму, чтобы рассчитаться с рыбаком, а ничего нельзя оставить без присмотра ни на минуту! Так вот и он тебе теперь скажет одну вещь, чтобы тебя выручить. В усадьбе только что человека убили насмерть – приезжего, и господа взяли и решили, что это сделал ты. Может, спьяну они так подумали, потому что картавый пранцуз говорил так громко, что мой отец смог все услышать. За тобой уже людей посылают, так папа велел тебе сказать, каб ты уходил, потому что лучше, чтоб тебя не нашли, чем перед ними оправдываться и не оправдаться. А завтра тут будет полиция из уезда, вот что, дядя Василь.

– А людцы, да что ж это делается? Василь, да что это? Да неужто ты грех взял? – заголосила жена Василя Анна, у которой сейчас же на глазах появились близкие бабьи слезы.

– Да не убивал я никого! – прокричал Василь. – Ну, паночки, ну, спасибо вам за ласку! То катают в бричке, белой булкой угощают, денежку дают, то руки крутят, в склеп запирают, то домой отпускают, а теперь кажут – ты убийца!

– Беги, Василь, – поднялся с полатей отец, – малой верно кажет: убивал, не убивал – а перед панами не оправдаешься, ты простой мужик. Пока сховайся в лесу подальше, а там видно будет – вдруг найдут настоящего злодея.

Против мудрости старших не принято было возражать. Анна, слезы у которой высохли так же быстро, как и появились, уже суетилась, собирая мужу в узелок нехитрую снедь – все, что можно было найти в доме.