Крепь

– Что, пан, куда ж ты полез? Помогли тебе твои ляхи? – сказал, подъехав к ним и распознав в пане Константине вовсе не военного, а местного шляхтича, казачий хорунжий, такой же дикарь, как и казаки, только вместо бороды более длинные усы. Он не остановил грабеж, велел лишь дать пленному хоть что-то взамен. Но те дырявые сапоги, которые сунули гордому шляхтичу, оказались на два размера меньше его ноги, и пришлось идти босиком. Практически все вновь обретенные боевые товарищи пана Константина, попавшие в плен, перед этим были ранены. Он сам был обезоружен, когда потерял сознание от падения.

До сих пор кружилась голова и тошнило. Но он вместе с другими легко ранеными шел пешком, как могли, помогали друг другу. Ночь, которую пришлось провести в Мире в мерзкой еврейской корчме на полу, была ужасной, он почти не спал. Утром, когда русские записывали фамилии пленных, чтобы передать Рожнецкому, и поляки могли бы через парламентеров отправить им личные вещи, пан Константин не назвал себя, и его так и записали: «Мятежник, присоединившийся к польским уланам». Желание жить поддерживала только твердая вера в то, что неудача случайна и скоро все изменится. Эх, если бы его увидел Амир! Верный ловчий помог бы бежать, отдал бы пану своего коня, а сам остался…

– Ну на что вам моя лошадь? У вас их вон сколько! – продолжал канючить Тарас. – Одной боле, одной мене, что уж вам? А как мне теперь пехом почти до Могилева идти? И как мне ответ перед паном держать?

– Мне такой ответ держать, что лучше уж в бега податься, в лихие люди, к вам, казакам… А сколько рублей вы в вашей квитанции за лошадь отпишете? Вы поглядите, какая лошадь добрая!

Под знакомый, словно доносившийся из-за окна усадьбы, голос чашника пан Константин едва не заснул на ходу. Из оцепенения его вывели слова знакомого хорунжего:

– Эй, паны-панове, благодарите свою матку боску, подводу для вас нашли! Садитесь, а то, глядишь, помрете по дороге.

Оставшись с клочком казенной бумаги на вытоптанной обочине, Тарас еще долго смотрел вслед уезжавшей все дальше подводе, к которой он уже так привык, и какой-то знакомый силуэт виделся ему. Лошадь, что ли?

«Неудивляйтес, ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; некозаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире в виду моем, подрали наперевяску ран, ибо голстины нет, а послать для взятья в местечко вышлоб грабежом ивсе ето делалос в перевяски скоростию, чтобы спасти их. Вашему сиятельству известно, что в таком случае посланные заполотном точно наделалиб чего небудь жителям тревожного и обыдного, а порятком изделать сего небыло возможности, потому что в местечке ни головы ни управителя нет, все разбежались, и всякий по своей мысли скрываетца; мундири и кивера пленные сами брасают, два раза им, поднявши, отдавали сподтверждением, чтобы оне такого не делали, нотак упрямы: не слушаютца изних многие, хочь убей ево. Вашего сиятельства покорнейший слуга

Матфей Платоф

Князя Кантакузина, подателя сего, предоставляю в милостивое вашего сиятельства уважение. Я нездоров, однакож, должен все переносить».

(Донесение М.И. Платова П.И. Багратиону, полученное в Несвиже 10 июля 1812 г.).

Глава 13 Дорога на Могилев