Крепче брони

Отдав приказ на оборону, Кузнецов поговорил с Куклиным.

— Предстоит трудный день, Александр Ильич. Предупреди свою армию, — он так уважительно называл политработников-коммунистов (сам-то был еще комсомольцем), — что действовать надо дружно, со смекалкой. Пусть не лезут на рожон, но когда нужно…

— Не беспокойся, комбат, будто не знаешь свой батальон, наших людей, — ответил Куклин и направился в роты.

С командного пункта хорошо просматривается местность. Там нагромождение холмов, между которыми попрятались и, возможно, накапливаются для удара гитлеровцы, дорога из Сиротинской на Камышинку. Сиротинской отсюда не видно, она за высотой 146,6.

Немцев можно ожидать с двух направлений: от Сиротинской, с юго-востока, или от Камышинки. В последний момент комбат передал приказание младшему лейтенанту Шадчневу не дать противнику возможности ударить по левому флангу, от Сиротинской.

Заговорили вражеские орудия. Их огонь нарастал с каждой минутой.

Под прикрытием артиллерии и минометов пошли в атаку гитлеровцы. Пока они наступали без танков, отражать их было легче. Да и сами немцы без прикрытия броней не так уж храбры. Но вот на горизонте показались и танки с автоматчиками на борту. За ними двигалась пехота. Не меньше двух батальонов. Танки, развернувшись, открыли огонь из пушек и пулеметов.

Капитан Кузнецов какое-то время наблюдал за противником, стараясь понять его замысел.

«Они хотят взять батальон в полукольцо и нанести по нему концентрический удар», — решил комбат и приказал старшему лейтенанту Бакулину:

— Роту автоматчиков срочно выдвинуть на левый фланг!

Повторив приказание, Бакулин скрылся из окопа. Капитан, продолжая наблюдение, некоторое время молчал.

— Пока танки не дойдут до столбов, огня не открывать!

А армада стальных чудовищ надвигалась. Всюду рвались снаряды. Пулеметные очереди поднимали султаны пыли у самых окопов. Гул моторов все грознее.

На батальон наступало 40 танков, а для их отражения у гвардейцев, кроме противотанковых ружей, гранат, да бутылок с зажигательной жидкостью, ничего нет.

— Стрелки, пулеметчики — по пехоте, бронебойщики — по танкам — огонь!

Танки наседали. За ними короткими перебежками густо двигалась пехота.

Бронебойщики, стрелки нащупывали уязвимые места танков. Некоторые машины горели, крутились на месте. Но ведь их сорок!..

Ранен крупнокалиберной пулей младший лейтенант Шадчнев.

— Не беспокойся, лейтенант, не оставим, — говорит старшина Грицай, принявший командование 3-й ротой. — Мы им, гадам, еще зададим!

Перед окопами горят 11 вражеских танков. Пехота то и дело пытается подниматься в атаку, но меткий огонь гвардейцев прижимает ее к земле, заставляет пятиться.

Два танка прорвались перед 2-й ротой, у самого командного пункта батальона. Вскрикнув, как подкошенный упал Павел Шкарутин. Комбат, оставив пулемет, из которого только что вел огонь, выхватил из его руки противотанковую гранату и метнул во вражескую машину. Раздался взрыв. Танк замер на месте, задымил. От чьего-то удара закрутился на месте второй танк.

— Молодцы, ребята, так их! — кричит комбат.

Горят подбитые танки. Рвутся снаряды, мины. Непрерывно строчат пулеметы, автоматы, раздаются одиночные выстрелы из винтовок. Горит пожухлая трава. Над полем боя стоит такой дым и чад, что нечем дышать. От пота, пыли и пороховой гари лица бойцов почернели — видны только зубы и глаза. А враг предпринимает атаку за атакой.

Из небольшой ложбинки выскакивает новая группа танков. Опять поднялась вражеская пехота.

Капитан Кузнецов понимает, что наступает тот критический момент, когда все может зависеть от какого-то его решения, действия. Если танки прорвутся, высоты не удержать. Ничего не останется и от батальона… Даже страшно представить… Победа и поражение колеблются на чашах весов. Силы батальона иссякают.

Но что предпринять? Что?

Кузнецов делает, кажется, единственно возможное в этой обстановке. Вместе с Бакулиным он быстро перебирается к бронебойщикам. На них сейчас вся надежда.

В пяти шагах пристроился расчет противотанкового ружья.

— Что же вы, бейте! — кричит капитан, видя, что ближайший танк развернулся, подставив борт.

Но бронебойщик молчит.

Кузнецов оказался рядом. Разжал не успевшие остыть руки сержанта, уложил его вместе с убитым бойцом, должно быть, вторым номером, на дно окопа и припал к противотанковому ружью. Прицелился. Выстрелил. Танк вздрогнул и, оставляя на земле левую гусеницу, юзом сполз в траншею, завалился боком.

Капитаном овладело удивительное спокойствие. Такое состояние появляется у человека тогда, когда он «перегорит», когда перестает ощущать и опасность, и самого себя. Всеми его действиями руководит единственная, засевшая в мозгу мысль — во что бы то ни стало остановить врага!