Крепитесь, други!

В Большом зале Консерватории пели дети. Шел весенний праздник хоровых коллективов, к которому весь год готовились сами певцы, их наставники и родители. В этот раз в Московском Фестивале участвовали хор мальчиков из Лейпцига, смешанные коллективы из Прибалтики, из Санкт-Петербурга, Москвы, в качестве находки последних лет необычное прозрачное пение приехало из Перми.

Зал был полон.

В детстве мама водила Ладу на все лучшие концерты. Сколько музыкальных событий помнил этот зал с органом, овальными портретами великих музыкантов, с барельефом Николая Рубинштейна над сценой! Какие люди выступали здесь! Мама заранее брала места партере, в середине седьмого ряда, потому что здесь лучшая акустика. Они нашли это сами, пробуя разные точки. У них в музыкальной школе тоже был свой хор, и на подобные смотры им тоже покупали билеты, но в бельэтаж, а там звук отражается от стены и рассыпается в мелкие волны; для Лады лучше было слушать на балконе. Одной, без всех.

Вот и сейчас она сидела на балконе в первом ряду. Внизу на сцене на подставленных скамейках стояли девочки и мальчики, в синих платьях и костюмах с белыми воротниками, похожими на матросские, а перед ними, спиной к залу, легко и порывисто водил руками их учитель, седой подвижный человек, влюбленный в детей и в хоровое пение. Это было видно.

В фиалковом платье в мелкую крапинку, с белой шелковой розой у выреза на груди, Лада слушала пение, откинувшись на неудобную плоскую спинку, полная нежности к детям, их голосам, к залу, в котором выросла и была бездонно счастлива и несчастна. Заметила ли она молодого человека, опустившегося на голубой бархат в ее ряду? Тотчас же. И слегка сменила осанку, чуть-чуть склонила головку, опустила на барьер руку, так, чтобы видны были тонкие пальцы с сапфировым перстеньком.

— Извините, — послышался его полушепот, — разрешите взглянуть на программку? Я опоздал.

Она мягко протянула листок, улыбнулась, не уголками губ, ни-ни, но вежливо и отстраненно. Он был в светло-синей летной форме, с короткой, зачесанной набок стрижкой. У…у него были усы. Сердечко дрогнуло, прежнее смятение готово было затопить его, но тут молодой человек тихо произнес.

— Мой друг просил поддержать его сестренку, солистку хора в «Аве Мария» Шуберта, вот здесь, седьмая строчка. Еще не исполняли?

Лада поникла. «Не сестренку, а дочку, говорил бы прямо. Значит, и сам женат. Пусть. Зато не страшно».

— Нет, что вы, еще не скоро. Сейчас поют «Дорожную песню» Глинки. Третья строчка.

Она вновь откинулась и ласково взглянула на соседа.

Тот застегнул китель.

— Разрешите представиться… Игорь, — назвал себя, блеснув улыбкой.

— Лада. Очень приятно.

— Вы в одиночестве? Я тоже. Вы поете?

— Сейчас нет.

— А раньше?

— В музыкальной школе, в хоре.

На них сердито зашикали. Среди публики были сестры, братья, одноклассники и родители выступающих юных дарований, которые, конечно, родители, не могли стерпеть подобного неуважения.

«Сестренка», полная девочка лет двенадцати, пела «Аве Мария», как поют только дети, возвышенно и чисто, с полной певучей верой. Хор чутко вторил. Выше, выше неслись их голоса… Вытирая слезы, им тепло хлопали растроганные зрители.

На этом первое отделение окончилось.

В перерыве по мраморной лестнице вниз, в вестибюль хлынул резвый быстроногий поток. Там среди белых колонн развернулся буфет, стойка и столики с цветными пластмассовыми стульями. Радостная толпа в бальных платьицах, камзольчиках с золотыми пуговицами закипела вокруг.

— Перекусить не возражаете? — просто сказал он, взяв ее за руку и сбегая по лестнице в самый водоворот у буфета.

— С удовольствием, — беззаботно ответила она.

Она уже отметила его прекрасный рост, ореховый отлив волос, а главное, усы и белозубую мужественную улыбку. Подразумеваемая «жена» спасла от первого, всегда провального, смятения, Ладе было легко с новым знакомым. Они посмотрели друг на друга. Да, хорошо! Возвышаясь, словно два острова над бурлением голов, они стояли в очереди, разговаривали, смеялись, смотрели в глаза.

— Я заплачу за себя, — она протянула буфетчице деньги.

Его брови взлетели, он отвел было ее руку, но тут его окликнули. Мужчина постарше, простоватый, широкий, пробирался к ним с девочкой-солисткой.

— А вот и мы! Уже взяли? Я добавлю.

Мужчины подхватили тарелочки с пирожными, воду, стаканчики и заставили ими весь столик в отдалении за колонной. Лада осталась на месте. А ей как быть? Уловив ее растерянность, Игорь по-военному щелкнул каблуками.

— Разрешите пригласить вас на маленькое торжество, посвященное выступлению нашей Соловушки, — он под локоток подвел ее к столу. — Знакомьтесь. Танюшка, наша певунья, и ее брат Николай, мой друг с детства. Мы с ним, как говорится, из одной ватаги, хотя он родился во Франции и вступил в дворовое братство чуть позже. Верно, Коля? А это Лада. Прошу любить и жаловать.

Николай осторожно пожал ее руку и улыбнулся.

— Рад с вами познакомиться.