Детей у мисс Веры и Джозефа Хэнсона не было, однако у Веры имелись важные обязанности перед обществом. Она должна была посещать кучу разных мероприятий, бывать на всевозможных встречах, писать письма. Каждое утро мисс Вера, лежа в кровати и съев завтрак, приготовленный бабушкой Рут и поданный на подносе, диктовала, старательно подражая деловому человеку, что-то диктующему своему секретарю, перечень дел на день.
– Постарайся за этим присмотреть, Джейн, – говорила она.
Каждый день, год за годом.
Все это продолжалось бы еще много лет, если бы не одно особенное событие. Джейн Смит-Эллис забеременела. В конце тысяча девятьсот двадцать пятого года тихая сиротка, которую Эллисы взяли из больницы для детей-сирот моряков в Бате, забеременела. Джейн был сорок один год. Это было немыслимо. Не стоит и говорить о том, что она не была замужем. Никому и в голову не приходила мысль о том, что на нее кто-то позарится. На острове Форт-Найлз никто на Джейн Смит-Эллис с этой точки зрения не смотрел. Никто не ожидал, что у нее хотя бы приятель заведется, а уж тем более любовник. Никто и предположить не мог. Другие слуги то и дело попадали в идиотские ситуации, но чтобы Джейн… Джейн была слишком практична, она была слишком необходима для того, чтобы взять и попасть в беду. Мисс Вера не могла отпустить ее от себя на такое время, чтобы Джейн
В семействе Эллисов, само собой, возникли вопросы насчет ее беременности. Вопросов у Эллисов было много. Как это могло случиться? Кто в ответе за эту катастрофу? Но бабушка Рут Томас, хотя обычно она была очень послушной, не сказала ничего, кроме единственной подробности:
– Он итальянец.
Итальянец?
Итальянцы, работавшие на гранитном производстве, по-английски не говорили. Их то и дело увольняли и заменяли другими, и даже для тех десятников, которые за ними постоянно присматривали, все они не имели имен. С точки зрения десятников, итальяшки запросто могли меняться головами между собой. Никто не считал их за людей. Они были католиками. Они и с местными-то жителями не общались, не говоря уже о тех, кто был связан с семейством Эллисов. Итальянцев все попросту игнорировали. Их и замечали только тогда, когда на них нападали. Выходившая на Форт-Найлзе газета, которую перестали печатать вскоре после того, как свернулась деятельность гранитной компании, время от времени разражалась передовицами, переполненными возмущением итальянцами.
Вот выдержка из «Форт-Найлзского сигнального рожка» за февраль тысяча девятьсот пятого года: «Эти гарибальдийцы представляют собой беднейшие и самые злобные существа в Европе. Их дети и жены больны и искалечены побоями».
«Эти неаполитанцы, – говорится в передовой статье более позднего времени, – пугают наших детей, вынужденных проходить мимо них, когда они стрекочут и страшно рычат на наших дорогах».
Нет, просто неслыханное дело, чтобы итальянец, гарибальдиец, неаполитанец, мог переступить порог Эллис-Хауса. И тем не менее, когда бабушке Рут Томас учинили допрос с пристрастием насчет того, кто является отцом ее будущего ребенка, она ответила только одно:
– Он итальянец.
Потом Эллисы стали обсуждать план возможных действий.
Доктор Жюль Эллис предлагал немедленно уволить Джейн, однако его супруга напомнила ему, что будет довольно-таки сложно и несколько жестоко уволить женщину, которая, в конце концов, не являлась наемной работницей, а была полноправным членом семьи.
– Тогда надо сделать так, чтобы она перестала быть членом нашей семьи! – бушевали братья Веры Эллис, но Вера и слышать об этом не желала. Да, Джейн совершила проступок, и Вера чувствовала, что та ее предала, но тем не менее она не могла отказаться от Джейн. Нет, другого выхода не было. Джейн должна была остаться в семье, поскольку Вера Эллис не могла жить без нее. Даже братья Веры вынуждены были признать, что так будет лучше. В конце концов, Вера была невыносима, а без неустанных забот Джейн она бы быстренько превратилась в мерзкую маленькую гарпию. Решение было принято: Джейн должна остаться.