Крепкие мужчины

– Мы наклеили здесь новые обои к твоему приезду.

– Симпатичные.

– А вот твоя детская фотография.

– Надо же, – проговорила Рут и склонилась к фотоснимку в рамочке, висевшему рядом с трюмо. – Это я?

– Это ты.

– А что у меня в руках?

– Галька. Камешки с подъездной дороги у Эллис-Хауса.

– Господи, полные кулаки!

– А вот я, – сказала мать Рут.

– Да, вот ты.

– Я пытаюсь уговорить тебя, чтобы ты отдала мне камешки.

– Похоже, ты их вряд ли получишь.

– Верно, вряд ли. Похоже, ты мне их так и не отдала.

– Сколько мне было?

– Года два. Такая милашка.

– А тебе тогда сколько было?

– О… Тридцать три, наверное.

– Я раньше никогда не видела эту фотографию.

– Да, вряд ли.

– Интересно, кто снимал.

– Мисс Вера.

Рут Томас села на кровать – красивую, с медными спинками и кружевным покрывалом. Ее мать села рядом с ней и спросила:

– Тут до сих пор пахнет обойным клеем?

– Да нет, все нормально. Какое-то время они сидели молча. Потом мать Рут встала и открыла ставни.

– Так будет посветлее, – сказала она и снова села.

– Спасибо, – сказала Рут.

– Когда я покупала эти обои, я решила, что на них нарисованы цветы вишни, а теперь смотрю и думаю: нет, это цветы яблони. Смешно, правда? Даже не пойму, почему я сразу не рассмотрела.

– Цветы яблони очень красивые.

– Разница невелика, наверное.

– И те, и другие красивые. Хорошо у тебя получилось.

– Клеила не я. Мы нанимали человека.

– Нет, правда, очень красиво.

После очередной долгой паузы Мэри Смит-Эллис Томас взяла дочь за руку и спросила:

– Сходим, навестим Рики?

Рики лежал в детской кроватке, хотя ему было девять лет. Он был ростом с маленького ребенка (может быть, с трехлетнего), и пальцы на его руках и ногах были скрючены, как когти. Волосы у него были черные и короткие, на затылке они свалялись, потому что он непрерывно вертел головой из стороны в сторону. Он то и дело мотал головой, поворачивал личико то туда, то сюда, словно отчаянно что-то искал. И глаза у него поворачивались то вправо, то влево, ища что-то. Он то издавал писклявые, скрежещущие звуки, то подвывал, но как только к кроватке подошла Мэри, он сразу утих и стал что-то негромко бормотать.

– Мама пришла, – сказала Мэри. – Пришла мама.

Она вынула ребенка из кроватки и уложила на овечью шкуру, постеленную на полу. Он не мог сидеть, не мог держать голову. Он не умел самостоятельно есть. Он не разговаривал. Как только он оказался на овечьей шкуре, его маленькие скрюченные ножки упали в одну сторону, а ручки – в другую. Он начал мотать головой туда и сюда, его пальчики задрожали и напряглись. Они колебались в воздухе, как водоросли в морской воде.

– Ему не лучше? – спросила Рут.

– Ну, – пожала плечами мать Рут. – Мне кажется, что лучше. Мне всегда кажется, что ему немного лучше, но больше никто этого не замечает.

– А где его нянька?

– Где-то дома. Может быть, в кухне, отдыхает. Новая няня. По-моему, очень милая. Она любит петь Рики песенки. Правда, Рики? Правда, Сандра поет тебе песенки? Потому что она знает, как ты любишь песенки. Правда?

Мэри разговаривала с Рики, как говорят с новорожденными или так, как Сенатор Саймон Адамс разговаривал со своей собакой Куки, – любящим голосом, без ожидания ответа.

– Видишь свою сестричку? – спросила Мэри. – Видишь свою старшую сестричку? Она приехала навестить тебя, мой мальчик. Она пришла поздороваться с Рики.

– Привет, Рики, – проговорила Рут, стараясь подражать голосу матери. – Привет, братик.

Рут начало подташнивать. Она наклонилась, чтобы погладить Рики по головке, но он вывернулся из-под ее руки. Она почувствовала, как по ладони проскользнули его свалявшиеся волосы. Рут опустила руку. Голова Рики на миг замерла, а потом он замотал ей с такой силой, что Рут вздрогнула.

Рики родился, когда Рут было девять лет. Он появился на свет в роклендской больнице. Рут не видела его в младенческом возрасте, потому что после рождения Рики мать на остров не вернулась. Отец Рут поехал в Рокленд с женой ко времени родов, а Рут осталась у соседки, миссис Поммерой. Ее мать должна была вернуться с новорожденным младенцем, но так и не вернулась. Она не вернулась, потому что с ребенком что-то было не так. Никто этого не ожидал.

Как слышала Рут, ее отец, стоило ему только увидеть ребенка, разразился грубейшими обвинениями. Он был в ужасе, он страшно разозлился. Кто сотворил такое с его сыном? Он сразу же решил, что ребенок унаследовал столь плачевное состояние от предков Мэри. В конце концов, кто что знал о сиротке из приюта для детей-сирот моряков в Бате и об итальянце-иммигранте? Кто знал, какие чудища таились в этом темном прошлом? Своих предков Стэн Томас знал на десять поколений назад, и ничего такого никогда не происходило. В роду Томасов никогда не рождались уроды. «Вот что получаешь, – твердил Стэн, – когда женишься на той, о предках которой ни черта неизвестно. Да, вот что получаешь».