Крепкий орешек

— Так я же не ловилась! — воскликнула девочка. — Вот давайте снова… А так — не по правилам!

— А ты кто такая, что в самолете правила устанавливаешь?

— Верочка.

— Вон как! Подумать только, а я до сих тебя не знал.

— Потому что я маленькая, а вы… большой, — рассудительно пояснила она. — Мне еще семи лет нет.

— Правильно, не спорю. А вот бегаешь в самолете зря.

— Нельзя?

— Если очень хочется, то пожалуйста. Но, оттого что ты бегаешь, самолет качается, и про летчика скажут, что он не умеет летать, плохой летчик… А на самом деле он-то и не виноват!

Девочка задумалась.

— Тогда я буду сидеть смирно, — решила она.

— Молодец. Лучше в окошко посмотри. Вон поезд идет…

— Где?

— Внизу.

— Там все игрушечное, — отмахнулась Верочка.

Виктор Андреевич ласково потрепал ее по плечу и вернулся в пилотскую кабину.

— Ну, авиаторы, какая скорость? — спросил он, усаживаясь на свое место.

— Сейчас подсчитаю, Виктор Андреевич.

— Надо было сделать это, когда мы пересекали вторую железку. Умейте разговаривать и дело делать. А-ба-ба, а-ля-ля — это враг пилота!

Да, что это за «а-ба-ба, а-ля-ля»?! — скажет читатель.

Упомянутую нами абракадабру хорошо знают многие пилоты Аэрофлота: это озорное звукосочетание незаметно вошло в их быт и носит вполне определенный смысл (говорят, что и придумал его Виктор Андреевич).

Представьте себе, что во время обычного, несложного полета на маршруте среди самоуспокоенных членов молодого экипажа возник оживленный разговор. Тема не имеет значения. Важны темперамент и авиационная молодость беседующих. Беседа становится все оживленнее, автопилот включен, самолет летит сам… Однако нет машины коварнее самолета! Конечно, до настоящей беды далеко, но, пользуясь предоставленной свободой, самолет начинает проявлять беспечность к боковому ветру и словно радуется тому, что его сносит все дальше в сторону от заданной линии пути; он произвольно меняет высоту полета, в общем, совершает ряд мелких проступков, нарушающих строгую красоту полета и удорожающих рейс: ничего, дескать, Аэрофлот — богатая организация и оплатит недосмотр и невнимание нерадивого экипажа.

Вдруг командир корабля замечает неладное и с укором к себе говорит:

— Пока мы тут а-ба-ба, а-ля-ля, а ветерок нас снес, и высоту мы потеряли!

Мгновенно смолкает беседа, и экипаж возвращает машину на путь истинный.

…Под самолетом Курск. Второй пилот входит в круг над аэродромом, Виктор Андреевич наблюдает за ним, но не отвлекает его внимания: не то время.

— Есть выпустить шасси! — вдруг вскрикивает бортмеханик, и в самолете раздается шипение выпускаемых колес.

Второй пилот благодарно взглянул на бортмеханика: ведь он так старался перед Виктором Андреевичем, что даже позабыл дать вовремя команду «выпустить шасси», а бортмеханик по-товарищески выручил его и, чтобы поверяющий не заметил этого, громко откликнулся, будто нужная команда уже была дана. Но Виктора Андреевича на мякине не проведешь. Пряча улыбку в ладонь, он сделал вид, что и в самом деле не сообразил. «Дружный экипаж, — подумал он. — А на ошибку все же укажу, но после, когда сядем…»

Посадка произведена нормально. Когда уже рулили к аэровокзалу, бортрадист Бобрышев как бы только сейчас спохватился и «удивленно» спросил из-за плеча бортмеханика:

— Как, уже сели?!

— Да, разве не видишь? — добродушно кивает бортмеханик.

Это традиционный аэрофлотский комплимент пилотам: дескать, так мягко сели, что и не почувствовали, как машина коснулась земли.

НЕМНОГО ЮМОРА

1

Однажды я — уже молодой командир корабля — выполнял со своим экипажем обычный рейс из города Шевченко, что у мыса Мелового на восточном побережье Каспийского моря, в Минеральные Воды. Через Махачкалу, но без посадки. Днем. Летом. В ясную погоду. Пассажиров, разумеется, комплект. Аэрофлот едва успевает перевозить желающих!

Рейс простой, легкий. Забрались повыше. Включили автопилот. Каспий блестит, словно зеркало, только слегка запыленное — за счет влажной, прозрачной дымки.

Махачкала доложила: «Середина моря», и тут, кажется, правый двигатель чуточку изменил свои голос… Переглянулись.

Закурили. И снова за бортом знакомый ровный гул. Кто-то облегченно вздохнул и стал вспоминать анекдот времен Рамзеса Второго, как вдруг… что-то вновь изменилось за бортом. На этот раз даже отблеск вращающегося правого винта чуть дрогнул.

Умолкли. И Он опять повел себя как ни в чем не бывало. Это уже выходило за рамки приличий, и я с любопытством глянул на «озорника». Без всякого осуждения — упаси бог! — только с любопытством.

Вдруг снова что-то стало в Нем пошаливать.

Тогда мы заговорили о правом двигателе, как о парне надежном, всем удовольствованном и потому не имеющем права жаловаться на судьбу: и вовремя ему сделали профилактику, и масло вовремя заменили, и работой не перегружают… Все это говорилось в третьем лице, потому что внизу — вода. Просто намекали: нельзя, дескать, хамить, не имея к тому сколько-нибудь достойного основания.