Читаем Крепкий орешек Джонс и нарисованный город полностью

Крепкий орешек Джонс и нарисованный город

Первым, что увидела Орешек, распахнув дверь в комнату, был рисунок с разбитой вазой, который лежал на кровати. Она подбежала к рисунку, бережно взяла его в руки и переложила на стол. Потом вынула из кармана пиджака карандаш, всё ещё завёрнутый в носовой платок Роквелла, развернула и положила рядом с рисунком. Из множества альбомов, лежавших на столе, она вытащила один, отыскала чистую страницу и большими печатными буквами написала «LORE» (украсив довольно очаровательным трёхмерным эффектом).

Она внимательно вглядывалась в альбом. Что это может значить? Анаграмма? Она принялась корябать на листе разные другие слова:

Она почесала голову. Ни одной догадки. Как вдруг дверь в комнату с грохотом распахнулась.

– ОРРРРЕЕЕЕЕЕЕЕЕШШШШШЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕК!

Лялябет стремительно влетела в комнату, водопад волос развевался позади. Орешек едва успела повернуться, чтобы поймать сестру и крепко обнять.

– Привет, Эль-Би!

– Чего делаешь? – спросила Лялябет, глядя на открытый альбом, который лежал на столе позади Орешка.

– Так. Хочу кое-что выяснить.

– Что выяснить? Какие буквы пропали на твоём новом карандаше?

Лялябет схватила карандаш со стола.

– Осторожнее с ним, – сказала Орешек. – И вообще, что значит – пропали?

– Ну, это как в игре, где не хватает букв; у меня есть сборник головоломок, там таких много.

– Не хватает букв? Там же есть буквы. L, O, R и E.

– Да, но я сразу заметила две вещи. Во-первых, эти буквы почти не видно. Вот R, например, – она будто совсем исчезла. Будто её стирали. А во-вторых, расстояния между буквами неодинаковые. Как по мне, это подозрительно. Если можно стереть букву R, значит, когда-то на пустых местах могли быть и другие буквы. И, по-моему, так и случилась. Это головоломка, где не хватает букв.

Иной раз иметь младшую сестру, которая очевидно умнее тебя, страшно бесит. На этот раз было иначе.

– Лялябет, ты гений! – вскрикнула Орешек и крепко поцеловала сестру в щёку.

Снизу раздался дверной звонок.

– Я открою! – крикнула мама, и девочки услышали, как её высокие каблуки неуклюже затопали вниз по лестнице.

– Трейси, дорогая, добрый вечер! Давненько не виделись. Ха-ха.

От одного голоса мистера Стоуна, от того, как он подлизывался к маме, Орешку сделалось дурно.

– Дети, пока! Лиэнн, пока! Ложимся спать вовремя, ребятки! – крикнула мама.

И дверь захлопнулась.

– Лялябет! Надевай пижаму! – раздался снизу пронзительный вопль Лиэнн. – Мне скоро домой!

– Иди, – сказала Орешек. – А то ещё и ты наживёшь неприятностей. Утром я тебе расскажу, если разгадаю головоломку.

– Обещаешь? – спросила Лялябет.

– Обещаю, – сказала Орешек.

18. Дверь

Орешек снова написала буквы, но на этот раз на расстоянии друг от друга – точно так, как на карандаше.

Она просидела час, переставляя буквы всеми возможными способами, но не смогла отыскать ни одного подходящего слова.

Она стала вспоминать результаты исследования, которое они с Роквеллом провели в библиотеке. «Совокупное знание или мудрость». «Учение».

– Так. Если б я придумала этот волшебный карандаш, что бы я на нём написала? – сказала она, не обращаясь ни к кому в особенности.

И вдруг что-то в этих словах натолкнуло её на блестящую мысль.

– Если бы я придумала карандаш… – пробормотала она.

Конечно, это не она придумала карандаш – ни этот, ни какой-либо другой. Как они с Роквеллом выяснили днём, его придумал Николя-Жак Конте, а он был… ФРАНЦУЗ!

– Это же французское слово! – закричала она.

Орешек снова взглянула на головоломку, и всё тут же стало гораздо яснее.

«Значит, – догадалась она, – слово должно начинаться с «le» или «la»». Насколько Орешек знала, почти все французские слова начинались так. Она принялась заполнять пропуски.

И тут на неё снизошло озарение – та самая редкая штука, которая снисходит лишь после дождичка и только в четверг. Припомнив исключительно смешной прошлогодний урок французского языка в «Мелодии», Орешек взяла карандаш и написала…

– La Porte, – прошептала она. – По-французски «дверь». Может быть, карандаш – это какой-то ключ…

И тогда в голове возникла ещё одна мысль.

– Да нет, ничего не выйдет. А может, выйдет?

Орешек соскочила со стула, подбежала к шкафу и достала большой рулон бумаги. Она развернула рулон на полу, взяла в руку жёлтый карандаш и принялась рисовать.

Закончив, она подняла рулон с пола, схватила кусочек мастики и прикрепила рисунок на дверцу шкафа.

Потом отступила назад и присмотрелась. Довольно хорошо – пусть даже это её собственные слова. Она живо натянула на себя халат и школьные туфли, проверила на часах время (8:01 вечера), заткнула карандаш за ухо и вперилась глазами в нарисованную дверную ручку.

Потом глубоко вздохнула и, протянув к рисунку ладонь, взялась за ручку. Ручка оказалась холодной, как будто из латуни, а вовсе не из графита. Орешек слегка повернула её против часовой стрелки. Что-то щёлкнуло.

Дверь открылась…