Крепость

Зеленая ряска пруда переносила его в далекую степь, напоминала о зеленой, плотно сотканной завесе, что распахнулась перед ним – послом князя Василия, когда он переступил порог большой юрты в Орде.

– Самбайну[10], Хасан-Шомали, Туган-Шона или как тебя зовут теперь? – радостно скаля зубы, сказал Идигу-Мангыт, обращаясь в нему одному, выбрав его для беседы из всех десятерых данников, распростершихся ниц перед восседавшим на возвышении ханом.

Ставленник Тимура на золотоордынском троне сильно постарел, но спина его была прямая, как приличествует всаднику, а руки еще в силах были натянуть тяжелый лук. Давно случившееся предательство перед битвой при Кондурче, первом серьезном поражении Тохтамыша, было оставлено в прошлом, но, называя его имена, Идигу давал понять, что не забыл своего бывшего сотника.

Судьба еще раз свела их на поле битвы. Вскоре после того, как князь Василий даровал Туган-Шоне земли под Рузой, Идигу, или Едигей, как звали его на Руси, столкнулся с литовским воинством князя Витовта на реке Ворскле. Василий Дмитриевич, женатый на дочери Витовта Софье, поддержал тестя войсками. Туган-Шона вел в бой сотню разведчиков.

Сеча получилась кровавой. В ней полегли многие известные герои битвы с Мамаем при Непрядве – Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, но жальче всех Туган-Шоне было Николая.

Боевой соратник и друг рубился своим топором в самых передних рядах галицкого ополчения: в галицких землях он получил за службу великому князю большой земельный надел. Туган-Шона послан был к нему на помощь, но не успел, Николая обступили со всех сторон и пригвоздили к земле сразу четырьмя копьями. Галичан посекли всех. Потом ордынцы проломили литовско-русские полки в середине и на правом фланге, и этот маневр решил исход битвы – Витовт бежал. Туган-Шона оказался в числе немногих удачливых, что спасли тогда свои жизни.

Победив литовцев, Едигей не пошел на Русь, дела ордынские отозвали его в степь. Зато отношения родственников – Витовта и Василия – всё следующее десятилетие менялись, как неустойчивая погода. Литва набирала силу, Василий сопротивлялся давлению тестя, уступая ему старинные земли, но подбирая по ходу другие взамен. В какой-то момент Василий Дмитриевич даже отказался платить дань в Орду, но так не могло продолжаться бесконечно. Едигей наконец выступил на Москву. Одолеть приступом город не сумел, зато разорил и пожег много городов помельче – Переяславль-Залесский, Дмитров, Ростов. Пришлось спешно заключать великий и вечный мир с Литвой, защищая тылы.

Мир был заключен ценой значительных уступок литовцам. Туган-Шона участвовал во всех переговорах великого князя. Как знающего ордынские нравы, его обязательно включали в посольства: переговоры тех лет всегда велись с оглядкой на то, что замышляла или могла замыслить степная сила.

Нашествие на Москву чудом обошло стороной его рузские уделы, никто из домочадцев не пострадал, монгольское войско не спалило его деревеньки, пока он находился в Костроме вместе со сбежавшим в далекие леса князем Василием. Но урок был преподан великий, Москва решила возобновить уплату дани. Туган-Шону назначили в посольство вторым воеводой.

Идигу-Мангыт обратился к нему первому, словно не замечая князя Юрия Ивановича, возглавлявшего посольство.

– Как тебя зовут теперь? – переспросил Идигу.

– На Руси я – Тимофей Туганович, – ответил Туган-Шона.

– Русский дом лучше монгольской юрты? Как же Кичиг-Магомет, вспоминаешь ли ты своего первого господина? – Презрительная усмешка растеклась по губам, скулы затвердели, глаза полыхнули нехорошим огнем.

– Синее Небо повсюду одно, оно распорядилось так, я теперь служу русскому князю. Я воин, великий хан, но хороший кумыс и просторы степи снятся мне каждую ночь, и мой друг и повелитель Мамай, которого мне не дано было уберечь, тоже. Это – моя ноша, и я понесу ее до тех пор, пока мне суждено ходить по земле. Кто я такой, чтобы спорить с велением Неба?

– Тоскуешь по кумысу? – Лицо Идигу мигом оттаяло, он оценил смелость и прямоту нижестоящего. – Что же, князь, – хан теперь обращался к князю Юрию, – ты тоже любишь кумыс, как твой воевода?

– Никогда не отказывался от доброй чарки, – весело ответил Юрий Дмитриевич.

Идигу замолчал, и молчал долго. Русское посольство стояло на коленях перед ним, а хан всё молчал, наслаждаясь унижением данников. Держа их коленопреклоненными, он показывал свое всесилие соплеменникам, сидевшим по правую и левую стороны от него. Наконец хан встал, спустился с тронного возвышения к расставленным сундукам с подарками, взял наугад связку соболей, погладил мех и бросил связку назад.

– Встаньте, дары приняты, прошу отведать наше угощение и кумыс. Кумыса у нас много! – И, не дожидаясь, пока русские поднимутся с колен, вышел из юрты.

На пиру хан выказывал князю свое расположение, сам поднес баранью голову, а после пустился в воспоминания, рассказал в деталях о самой большой облавной охоте, в которой участвовал вместе со всем Тимуровым войском. В тот день Идигу настрелял двенадцать косуль и сорок зайцев.