Крепость

Деревск еще освещали ночные фонари, но люди уже стекались из улочек к старому базарному тракту, карабкались в гору по посыпанной дворниками песком лестнице, ведущей к огромному пятиглавому собору, за которым раскинулись палаточные ряды праздничной ярмарки. Базар уже работал, всюду переливались электрические лампочки, на столах грудами лежали елочные украшения, фейерверки и бенгальский огонь. Мальцов выбрал две коробки с электрическими лампочками попроще, две упаковки дождя и несколько кружевных гирлянд из фольги. Затем в продуктовых рядах купил литровую бутылку водки, кусок говяжьей мякоти, два яблока, зеленого лука, сухих приправ, две банки горошка и большую банку майонеза, два десятка яиц, коробку конфет «Мерси» и шоколадного печенья – Лене в подарок – и десять пачек ярославской «Примы» для Сталька. Денег оставалось мало, Мальцов жадно осмотрел сырокопченые колбасы, но купить даже полпалки себе не позволил. Продукты аккуратно сложил в рюкзак, яйца пристроил в тряпичную сумку отдельно, чтобы не побить, пошел с базара вниз по лестнице, к реке, к дому. Успел уйти вовремя, солнце начало вставать, сверху город был как на ладони, весь залитый розовым светом, на котором расцветали расширяющиеся к небу фантастические кроны, сотканные из печных дымов. Люди шли ему навстречу, как муравьи, на лестнице началась толчея.

– Иван Сергеевич!

Его окликнула Светка – секретарша из музея, Нинина подруга. Он поздоровался, но останавливаться не собирался, Светка сама преградила ему дорогу.

– Ой, Иван Сергеевич, давно вас видно не было, где вы пропадали?

Пришлось остановиться.

– В деревне, Света, сижу работаю.

– Здорово! Вот здорово! – вскричала она с излишним наигрышем, так звонко и весело, что Мальцов почувствовал, как у него сводит скулы от злости. Светка поняла, что пережала, и тут же перешла на заговорщицкий шепот: – У нас тут на Маничкина дело завели, министерские деньги использовал не по назначению! Ему не отвертеться теперь, Иван Сергеевич, даже друг-прокурор от него отступился, сдал на горсовете, представляете?

– И что?

– Пока он даже на работу ходит, но поговаривают, спета его песенка! Вернетесь тогда к нам?

– Не думаю, Света, этот выкрутится, – сказал он холодно.

– Он только за счет прокурора и держался, теперь точно его закроют. Возвращайтесь, мы же вас все любим, – она игриво закатила глазки.

– Ты на базар?

– Конечно!

– Ну так и беги, а то всё раскупят.

– Ага, я побегу! – Она мотнула головой и побежала вверх по лестнице не оборачиваясь.

Про Нину словом не обмолвилась, подумал Мальцов. Спустился с лестницы, перешел площадь. Дом стоял, как корабль в сухом доке, выпирая из высокого берега: гранитный фундамент – ватерлиния, желтые стены – корпус, в больших черные окнах отражалась белая полоса замерзшей реки, испещренная черными точками собачьих следов.

Он не стал заходить в камералку к Димке, поднялся на второй этаж, позвонил в дверь. Нина открыла сразу, она была в теплом халате, в вязаной кофте, живот выпирал из халата громадным арбузом.

– Привет, как дела? Димка сказал, ты хотела меня видеть?

Он неприлично долго смотрел на огромный живот, потом так же долго, изучающе оглядел ее всю, как осматривают статую в музее, отметил, что Нина изменилась, утратила свою привлекательность и уже не походила на задорного мальчишку. Та же короткая стрижка, выпирающие плечи, длинные пальцы, впившиеся в подол кофты, но лицо бледное, как побелка, губы стянуло в ниточку. Мальцов почувствовал ее напряжение, и оно тут же передалось ему.

– Ты хотела меня видеть, я приехал. Всё идет по плану, как ты?

Вежливый, сухой ответ, никаких эмоций на лице, тон деланно-равнодушный.

– Приехал на базар, наряжал елку, старые лампочки не годятся – перегорели.

– Купил?

– Конечно.

Он вдруг заметил, что дверь в кухню, обычно открытая, сейчас была притворена. Прислушался, но ничего подозрительного на кухне не расслышал.

– Пойдем, тебе надо расписаться в зарплатных ведомостях. – Раздеться не предложила. Мальцов бросил взгляд на вешалку – куртки Калюжного на ней не было. Не снимая ботинок, прошел в большую комнату. На отцовском еще письменном столе лежали три ведомости. Показала, где ставить подпись. Он подмахнул не глядя.

– Пять тысяч – зарплата, – Нина протянула ему новую купюру, Мальцов взял, сунул в карман. – Тебе причитается пятнадцать, но десять я взяла на врачей и роды, ты не возражаешь?

– Конечно. Хочешь, возьми всё? – предложил он.

– Не надо, нам хватит, – она ответила слишком резко и, чтобы смягчить свой тон, похлопала себя по животу, намекая на будущего ребенка. Уголки ее губ чуть дрогнули. Это была даже не улыбка, а лишь намек на нее. Почему-то именно это его задело, показалось издевкой, он не выдержал, спросил, уже не в силах скрывать обиду, руки как-то сами сжались в кулаки:

– Нина, а ребенок-то мой?

– Ты сомневаешься? – Зрачки сразу сузились, глаза впились в него, как две иголки.

– Я – нет, твоя маманя сомневается.

– Это наше с тобой дело, ты ее больше слушай.

– Я и не слушаю, но какого хрена…

Она резко его оборвала, сказала холодно и деловито: