Крепость

Вместо обычного водопроводного крана установлен ручной нажимной рычаг по системе кнопки безопасности: вода течет только в раковину и столько времени, сколько будешь давить рукой на рычаг. Стоит только отпустить его, как вода сразу же перестает течь. Ну а если хочешь умыться двумя руками или охладить в раковине бутылку шампанского, тогда бери бечевку и привязывай рычаг к крану. Свет в туалете горит тоже лишь тогда, когда дверь закрыта изнутри.

Комнатенка крошечная, но с такой пышной обстановкой, будто принадлежит самому роскошному парижскому отелю.

Едва устроившись, вновь устремляюсь на улицу. Словно неведомая сила тянет меня туда. С собой у меня лишь фотоаппарат.

Над Эйфелевой башней развевается флаг со свастикой. Смотрю на него глазами импрессиониста, и он тут же превращается для меня в красное пятно на фоне яркой голубой дымки. Прямо над шпилем башни висит розовое облако. Этот вид меня очень трогает.

Теперь, на террасах Trocad;ro, нахожусь на уровне средней линии Эйфелевой башни. Подо мной лежит Pont d’I;na , далее тянется огромное Марсово поле, на границе которого расположилась, словно великолепное завершение композиции, Ecole Militaire . На переднем плане толпы катающихся на роликах детей.

Спускаюсь с террас Trocad;ro, минуя группки мамаш с детскими колясками, и жалею лишь о том, что пока не запустили фонтаны. За время прогулки я взбодрился и ожил. Мне нравится моя легкая походка, а не обычный спешащий полубег. Иду так, чтобы чудо техники инженера Эйфеля все время оставалось на виду, стараюсь поймать ее в кадр так, чтобы не захватывать площадку под ее основанием мост Pont d’I;na через Сену.

Останавливаюсь прямо под башней: вокруг чугунных уносящихся ввысь конструкций опор располагаются остро-обрезанные самшитовые гнезда геометрически четких клумб. Невольно замираю у этого строгого порядка господина Le N;tre , затем смотрю вверх: из такого положения я впервые вижу башню и устройство ее опор. На фоне неба железная конструкция с ее поперечинами и распорками выглядит потрясающе. Стою зачарованный под башней и пока рассматриваю шнековый подъемный механизм кабины лифта, спрашиваю себя: неужели Бог остался с французами в это тяжелое время? Неужели ОН живет во Франции? Если бы я задал этот вопрос истощенным немецким рабочим или нашим серым конторщикам, они бы подумали, что я спятил. Но зачем мне их об этом спрашивать? Я уже давно нашел для себя ответ…

«Ладно. На сегодня, пожалуй, хватит!» – говорю себе, снова покорив высоту Trocad;ro.

Однако прохожу мимо Отдела – в направлении Площади Звезды.

Постамент какого-то памятника пуст после акта вандализма. Фигура того, кто стоял на постаменте, уже переплавлена на военные нужды. Наша военная экономика сожрала и этот кусок бронзы. Бальзак, изваянный Роденом тоже, наверное, исчез с Монпарнасса?

Полицейские приветствуют меня, вскидывая руку к козырьку фуражки в свободной манере, довольно небрежно. Внезапно меня охватывает жгучее желание содрать с себя форму. Жаль, что в багаже в этот раз нет гражданского костюма. Что за неудержимое желание к перемене одежды охватывает меня в Париже! Раньше, едва появлялся в отеле, как первым делом переодевался в гражданское платье и тогда чувствовал себя обычным человеком, когда можно свободно болтать руками, не напрягать бедра, расслабить плечи и плевать на все условности! Прекращались извечные приветствия, и исчезало ощущение себя оккупантом. А вечера в Бобино, где мне многое удавалось благодаря моему бычьему напору! Любил вслушиваться в громкую речь французов, обсуждавших немецкий Вермахт – это было еще то наслаждение!

В квартале между Trocad;ro и Площадью Звезды, справа и слева от авеню Kl;ber высятся иглы антенн – блестят как алмазные. Где-то здесь резиденция Эрнста Юнгера .

В течение долгого времени Париж являет собой глубокий тыл, тыл без фронта. С этой точки зрения, то, что на всей улице находится лишь Бисмарк со своим Отделом, вполне оправданно, т.к. именно здесь, только и можно брать в расчет так называемый «Атлантический фронт». Этим и определяется все поведение нашего шефа: ведь только он и представляет в действительности что такое «настоящий» тыл.

Время летит как на крыльях. Вид целых зданий действует на меня так успокаивающе, что даже удается избавиться от угнетающих мыслей, полных страха и отчаяния.

Внутри меня поднимается волна желания неуемного насыщения Парижем: все обнюхать, все попробовать, все увидеть и все услышать; впитать в себя, словно Гаргантюа, эти потоки людей и вещей. Спешить видеть. Видеть не только глазами. Но и всем телом. Тексты реклам, мансарды, решетчатые перила, жалюзи на витринах, голубизну открытых пространств…

Мои зрительные нервы продолжаются в шейные позвонки, уходят в спинной мозг и через грудину до бедер. Отчетливо ощущаю все свое тело: нервы, мозг, кости, мышцы, наполненные пульсирующей кровью вены и артерии. Я словно один из медицинских атлантов-манекенов: дерево свободы, ветвящееся в чистом открытом воздухе.