Крепость

— Да. Сурово, — сказал доктор наук. — Крепко мы все повязаны. Homo soveticus! Это про всех нас.

— Давай разливай, — сказал Паладин.

Они чокнулись и, проглотив по полстакана дешевой «андроповки», заели остатками капустного салата с корочкой хлеба.

— Мужики, вы в редакцию? — вдруг спросил Илья. Он и сам туда собирался, но внезапно передумал.

— А ты? — осведомился Вася Скоков.

— Я нет. Если начальство хватится, то я, естественно, где-то в редакции. Ну, или только что вышел, с автором поговорить…

— А если позвонит твоя жена Элка? Что ей сказать? — ласково-понимающим голосом спросил Саша Паладин.

— Это уж смотря по тому, к кому ты лучше относишься, — произнес Илья, глядя в сторону.

— Не понял, — побледнев, удивился Паладин.

— Странно, — по-прежнему не глядя на него, ответил Илья напряженно.

— Кончай ссориться, ребята! — бросился их разнимать Вася Скоков. Илья принужденно улыбнулся и повернулся к Бобу Лундину, теребившему его за плечо.

— С тебя, моя радость, бутылка за сокрытие места твоего непребывания. Боб, длинный, в длинном замшевом пиджаке, стоял во весь рост, пошатываясь и подняв кверху указательный палец. — Опять к киске поехал?

Вместо ответа Илья подтверждающе ухмыльнулся, чтобы не разочаровывать его. На улице дул ветер. Тимашев свернул в метро, а приятели пошли наискосок через шоссе. Издали казалось, что их уносит ветром.

Из метро, преодолев голосом грохот проносящихся поездов, Илья позвонил Лине и напросился приехать. Он избегал ее уже несколько дней, не звонил и догадывался (а по тону ее уверился в справедливости догадки), что она обижена и решила в очередной раз расстаться с ним.

Еще два дня назад он был уверен, что никогда не уйдет от жены и сына, несмотря на взаимную усталость и раздражение, несмотря на то, что чувствовал себя с Линой естественным и свободным, но все равно не хотел, не хотел уходить из дома, бросать родных, с которыми сросся, болью которых болел, неурядицы которых были его неурядицами, заботясь о которых даже на свидания, не стесняясь, ходил с хозяйственной сумкой, набитой продуктами для дома… А вот теперь он бежал в Лине за спасением, не сказав ей, разумеется, об этом ни полслова.

Он познакомился с Линой уже больше двух лет назад на сорокапятилетии Владлена. Сначала была пьянка в редакции, сильно завелись, Владлен щедрой рукой кидал деньги и водки выставил изрядно. Потом двое или трое наиболее трезвых и транспортабельных вместе с Владленом схватили такси и поехали к нему домой, где должен был состояться основной — домашний — праздник. Стол был уже накрыт, горели лампы, но от выпитой водки Илье казалось, что в комнате полумрак, а фигуры и лица людей виделись, как в немом кино: они двигались, шевелили руками и ртами, но звуков он вначале не слышал. Потом на него обрушился водопад голосов. Молчала только она, с любопытством на него посматривая.

Лина приехала помочь Ирине, разумеется, осталась на вечер и сидела за своим полупустым прибором, раздувая ноздри уздечкой и иронически поглядывая на быстро пьяневших гостей. Роза Моисеевна была в те дни в больнице — на профилактическом осмотре и лечении, которые предоставляла «Кремлевка» своим подопечным.

Как-то незаметно он очутился рядом с Линой, гусарствуя, наливал себе, да и ей не забывал подливать. Она пила мало, но все же пила. В пьяном тумане Илья уже не мог различить, как она на него смотрит, хотя и желал изо всех сил ей понравиться. Заметил только, и это обрадовало его, что она не очень-то отодвигалась, когда спьяну его заносило и он кренился в ее сторону. И с чувством получившего признание кавалера он отводил, отталкивал от нее руки других пьяниц, невольно полуобнимая ее за плечи, ощущая в груди трезвящий любовный холодок и одновременно упоительную уверенность любовной удачи.

В одиннадцать ушел спать Петя. Около двенадцати поднялись первые гости. А Илья сразу после часу, как закрылось метро, позвонил домой, сказал, что в метро он уже не попал и слишком пьян, чтобы сейчас куда бы то ни было ехать, потому останется здесь. Владлен, взяв трубку, подтвердил его алиби.

Празднование дня рождения завершилось. Друг Владлена еще со школьных лет — усатый и грязный толстяк-здоровяк, живший репетиторством, — начал похрапывать за столом, тыкаясь усами и носом в блюдо с остатками салата. Наконец ушли спать Владлен с Ириной, оставив за столом Лину, Илью, кемарящего усатого, который сразу после ухода хозяев расслабился, сполз под стол, вытянул привольно ноги и засвистел носом, и Боба Лундина, ходившего, пошатываясь, вокруг стола — он выпивал рюмку за рюмкой и бормотал:

— Стоит средь хижины моей
Чудовищный скелет…
Вдруг грозил кому-то пальцем и добавлял:
— Я говорил ему: «Не пей!»
Так не послушал, нет!