Крепость

— Звучит неплохо. — Поскольку Старик молчит, продолжаю: «Зато он, хотя бы имеет обозримые цели и производит впечатление умного человека» — «Лучше сказать — разрушающий интеллектуал — такой же, как и ты. Он мог бы заработать кучу денег. Дантистам это проще простого» — «В любом случае, этот человек не держит камня за пазухой» — «Не держит языка за зубами. Он первоклассный специалист, в нем нуждаются, и потому лишь с ним ничего не происходит. Он здесь устроился лучше, чем дома. Только тут ему, очевидно, приходится больше сдерживаться. Невольно позавидуешь такой жизни — стоит присмотреться. К нему не один раз приходится захаживать. И он умеет уходить от ответов. В конце концов, он иногда может сказать больше, чем я…»

Изумленно смотрю на Старика, а тот продолжает: «Да — так-то вот! Звучит, может быть странно, но это так!»

Вновь повисает пауза. «Когда я замечаю, к примеру, что какой-то командир совсем дошел до ручки, то мне не так-то просто вывести его из строя. Я просто принимаю информацию к сведению, но по большому счету меня это не касается. Я ведь не психолог. И о душевном состоянии других мне трудно судить, но ведает ли этим врач флотилии? Это его дело» — «А зубной врач?» — «Ну, ему остается констатировать лишь одно: плохие зубы! И тут же погрузиться в свои дела. В конце концов, зубам у нас уделяется огромное внимание. Острота зрения и зубы…. Один раз мне, к твоему сведению, пришлось даже снять одного командира с выхода в море, по жалобе зубного врача, и сунуть его в зубное кресло».

Услышав такие откровения, сижу и удивляюсь: кто бы мог подумать: зубной врач в роли Творца Судьбы!

Вечером, за ужином, зампотылу выглядит таки подавленным, словно потерял близкого родственника. Узнаю, что разрушен кофейный магазин. Старик, осведомленный, вероятно, о провале кофейной коммерции, подбадривает своего зама: «Слезами горю не поможешь. Может на виноград переключиться? Принеси-ка немного на бак!» — «Слушаюсь, господин капитан!» — рявкает зампотылу и тут же скрывается в направлении камбуза, чтобы предупредить бакового подать виноград.

Спустя пять минут тот появляется с большой, неглубокой корзинкой полной тугого, фиолетового винограда и ставит ее на баке перед Стариком.

Старик делает огромные от удивления глаза и нарочито весело говорит: «Ну, боевой зам! Пускайте корзину по кругу!»

Во время разговоров в клубе, то и дело возникает слово «чудо-подлодка». Хотя слово «чудо-подлодка» и не произносится, называют лодки «Тип 21» и «Тип 23». Поскольку технические характеристики этих лодок звучат повсеместно, демонстративно прислушиваюсь к ним: не могу больше выносить все эти идиотские рассуждения о «чудо-лодках». Старик смотрит на меня, приподняв изумленно брови, и укоряющие морщинки испещряют его лоб, что заставляет меня быстренько сменить тему: «Знаешь ли ты, что один из наших эсминцев назвали шпионом?» — «Нет. С чего это вдруг?» — «Ганс Лоди. Я ездил к нему как-то раз».

Старик кивает. «Так вот, этот Ганс Лоди, этот святоша, был никем иным, как шпионом. Но не мракобесом, обскурантом, а человеком, которому от томми выпала большая честь…» — «Что ты мелешь?» — не выдерживает Старик. «Точно тебе говорю. У меня сведения из надежного источника, что британцы все еще его чтят за шпионскую работу…» — «Как это, позволь спросить? Звучит довольно странно!» — «Благодаря способу, которым они его, после того, как схватили, приговорили к смерти — в Лондоне, в Тауэре!» — «Ну не тяни ты душу!» — «Видишь ли, они его не связали, как обычно поступают со шпионами, а просто поставили к стенке и расстреляли, и все это на Острове, в свойственной британцам манере…. Такая-то вот ему награда и честь».

Старик смотрит на меня как на чокнутого. А затем интересуется: «Откуда, черт возьми, тебе это известно?» — «Сорока на хвосте принесла! Так иногда совершаются находки».

Сказав это ловлю на себе язвительный взгляд Старика. Но поскольку меня так и подмывает раскрутить Старика, добавляю: «Я думал, тебе интересны все эти истории о шпионах и шпионской работе…»

Повисает тягостное молчание. Наконец он с яростью бросает: «Так глубоко, как ты, может быть, думаешь, мы здесь не спим. И не спали. Наше руководство разработало довольно эффективную радиоразведку. Было время, когда удавалось расшифровывать большинство радиопереговоров союзников. Прежде всего, инструкции и указания командованию конвоев: об изменении курса, например, о точках встречи и расставания с охранением…» Речь Старика течет как по писанному. Ловлю себя на мысли: «Как это ему всегда удается так выглядеть, словно он ничего не подозревает. Не может быть, что он не понял, куда я нацеливал свой разговор: на Симону и те обвинения, что ей, собственно говоря, были предъявлены. «Когда же нам не удавалось взломать вражеский шифр, то и конвоев находили гораздо меньше. Только когда мы доподлинно знали маршруты, мы добивались грандиозного успеха — а просто бороздить моря впустую, на больших расстояниях от базы, на это наших скоростей не хватает…»