Крепость

Девочка не задержалась, быстро приехала. Она вцдела ее в первый раз. Раньше Петя ее в дом не приглашал. Она с любопытством ее рассматривала. Челка на лоб, тонкая талия, ноги длинные, бедра широкие: сумеет когда-нибудь хорошо рожать. Если жизнь ее не прервется до того, когда эти ее способности ей понадобятся, — с неземной отрешенной мудростью думала она. Девочка очень волновалась за Петю, это было написано на ее бледном лице. Смотреть было неловко и трогательно. Она хотела защитить Петю, эта девочка. Впрочем, какая девочка!.. Уже взрослая, созревшая, уже любящая милая девушка… А Петя боялся. Боялся мертвого тела своей бабушки, боялся звонить жене рухнувшего с балкона бородатого дурака… Она знала, что обычно, когда внуку бывало не по себе, он читал биографию Эйнштейна, успокаивая себя, равняя свою жизнь на жизнь великого ученого, или читал «Эволюцию физики» — книгу Инфельда и того же Эйнштейна, стараясь найти гармонию в описании логики алогичного мира. А тут так сразу приехала Лиза, и ему было не по себе от ее приезда, хотя он был рад, что теперь не один в пустой, как ему казалось, квартире. И еще чего-то ей непонятного он боялся. Да, дети говорили о чем-то непонятном.

— Сволочи, — говорила дивно сложенная, высокогрудая, перетянутая в талии, как оса, девушка. — На поруки его взяли. Но если отец Герца умрет, ему все равно колония. Герц, конечно, психанул, поэтому на тебя и напал. Я с ним после собрания целый час ругалась. Уперся, как баран: «Во главе всякого преступления нужно искать идеолога, — передразнивала она чью-то интонацию. — Может, Востриков сам себе в своем желании не признавался, но тайные его намерения были таковы, какими они предстали в исполнении Желватова». Герц все на Достоевского ссылался, на образ Ивана Карамазова. Вместо того, чтобы самому подумать и посмотреть, — Петя слушал ее молча, его словно озноб колотил. — А сам не сумел быть твердым. Как школьное начальство велело, так и сделал. Я думаю, он на тебе свою слабость вымещает. Народ, видите ли, нельзя ни в чем обвинять. Совсем на русской классике свихнулся. А Желватов — фашист. Я его знаю. Очень хорошо знаю. Он прикидывается простым парнем. А сделал все сознательно. Я это сегодня поняла. Герц не понимает, что своим прощением он ему только руки развязал, ободрил его. Сам же Герц когда-то смеялся над евреем, хозяином кинотеатра в Париже, у которого Махно работал билетером. Мол, кого пожалел!.. А сам!.. Желватов наверняка хотел Герца если не убить, то покалечить. И тебе бы он, конечно, ни слова не сказал, если б знал или хотя бы догадывался, что твой отец — еврей. Они с Кольчатым тогда бы тебе в школе жуткую жизнь устроили, глумились бы непременно. Хорошо, что меньше года осталось учиться…

Петя резко вздрогнул:

— Им как раз времени хватит. Еще жизнь мне отравят. Если вообще не прибьют…

Она с умилением видела сверху, как эта девочка, эта девушка начала гладить ее внука по волосам, по щеке, утешая:

— Не посмеют. И потом я с тобой, не бойся. Мы их преодолеем.

Сверху ей было видно, что эти слова и глажение вовсе не казались ему надежной защитой. И вдруг поняла: он прав. На Пете обрывался, кончался род. Род приходит, и род уходит… Она видела у него способности Исаака, даже умноженные. Мог и в самом деле прославиться, сохранить память об их роде в истории. Но уже знала: не будет этого. Он себя не реализует. Холодное знание. Но печали не было. У бессмертных душ нет печали, только жалость.

Петю лихорадило:

— Я хочу быть независимым от преступников и от общества, которое их порождает! Хочу быть защищенным, чтобы не бояться их! Чтоб они боялись подойти ко мне! Чтоб бастион славы, чинов, известности ограждал от них, — лепетал он, пока Лизины руки гладили его лицо. — Чтоб быть лицом поименованным и не соприкасаться с ними!

— Бедный ты мой, бедный! Я тебя никому не дам в обиду! Я буду твоей крепостью, твоим бастионом.

Они уже сидели, плотно прижавшись друг к другу на Петином диване. И речь их с трудом прорывалась сквозь их тяжелое, прерывистое дыхание. Что ж, дай Бог, успеть ему испытать в жизни это. И лучше не придумаешь, чем с чистой и любящей. Хорошо, что она, бабушка, спасла его от Лины. Она сумела спасти его, заставила Каюрского дозвониться. Силой воли заставила. Даже перед смертью сила воли у нее была огромной. Главное для нее было — захотеть. И все получится. И получалось, всегда получалось.

Снова зазвенел телефон. Этот звонок она не заказывала. Петя оторвался от Лизы и вышел из комнаты. Лиза осталась сидеть на диване, закрыв глаза. Потом она чего-то испугалась, вскочила, как встрепанная, ринулась на кухню. Услышав Петин разговор, успокоилась. Петя сидел на табуретке перед холодильником и говорил в трубку: