Крепость Бреслау

Мок почувствовал давление на предплечье. Горячая голова Карен лежала на сгибе его локтя. Через руку пробежал у него холодок оцепенения. Поднялся тяжело и ощутил боль в позвоночнике. Свободную руку погрузил в густые волосы жены и поднял немного ее голову. Получив немного свободного пространства, вытянул руку. Он посмотрел на морщины вокруг глаз Карен и почувствовал горечь в горле. Наверное, он снова заплачет. Он наклонился и поцеловал ее в шею. Краем глаза он заметил жука, выходящего из ее уха. Вместо отвращения охватил его интерес. Почему «жужелица» — это по-немецки «ушной червь», а по-латыни forficula auricularia, «ушные ножницы»? Неужели действительно прогрызал барабанные перепонки? Из уха Карен вышел второй жук и быстро пробежал по плечу Мока, выгибаясь по сторонам. Мок почувствовал щекотание под мышкой, а потом болезненный укол. Он вскочил и сел на кровати.

Голова Карен опустилась на подушку. Из ее ушей вытекала желтая, густая жидкость, а погруженные в нее жуки поднимали свои клешни на брюхе. Мок крикнул пронзительно и взял в руки голову жены, не обращая внимания на червя, которого ползал в густых волосах, покрывающих его предплечья. Он услышал легкий треск. Голова Карен оторвалась, а из шеи бухнул темный дым. Мок подавился собственной слюной и почувствовал щекотание на лице. Червяк вбил клешни в уголок его глаза, чьи-то пальцы растянули его верхнее и нижнее веки, пальцы нежные, привыкшие к перу.

Морщины обеспокоенного лица профессора Брендла были оттенены серостью. Растянулись и почти исчезли под воздействием улыбки.

— Вам снились какие-то кошмары, капитан, — сказал Брендел. — Вас тошнит?

Мок покачал головой и собрал силы. Он сел на жесткой койке и чувствовал головокружение. Ему показалось, что какая-то мягкая, теплая субстанция заполняет череп и закупоривает все его отверстия.

— Вы помните, что я говорил по-латыни? — спросил профессор.

Мок кивнул и стащился с козетки. Грубая ночная рубашка липла к кожу, засохшие плоды черной бузины били в стекло, пол вздрагивал от недалеких взрывов.

— Кто меня переодел в ночную рубашку? — говоря это, капитан представил себе свое дородное, старческое тело, которого касается графиня фон Могмиц, и почувствовал отвращение к самому себе. — И зачем?

— Ваш мундир грязный и порванный, — ответил Брендел. — Он был уничтожен во время вашего героического подвига. — Подал Моку посылку, завернутую в газету. — Здесь у вас одежда одного из заключенных, позаимствует ее вам заместитель коменданта Гельмут Герстбергер. Пожалуйста, переодевайтесь, я подожду за дверью.

Брендел вышел, а Мок дрожащими руками разорвал пакет. Всунул тонкие, изогнутые ноги в широкие штанины. Застегивая брюки на многочисленные пуговицы, понял смысл последнего высказывания профессора.

Головокружение прошло, а горячая и липкая субстанция в его черепе затвердела.

Вопросы, которые резко на него нахлынули, поставили его на ноги.

Причинно-следственные загадки всегда могли реанимировать его мозг — независимо от того, страдал ли он от алкоголя или от ударов.

— Как это? — воскликнул он, застегнув ремень. — Почему этот Герстбергер так ко мне ласков?

— Скажу больше, — долетел из-за двери голос Брендла. — Заместитель коменданта подставил под ворота свой мотоцикл с водителем. Отвезет он вас домой. Мой мотор не могут пока извлечь из-под земли.

— Вы не ответили мне на вопрос, профессор. — Мок с трудом справился с тесемками, которые вместо запонок служили для связывания рукавов рубашки.

— Называет вас героем из Дрездена. — Голос из двери был очень серьезный.

— Понимаю. — Мок примерил пиджак и потер виски пальцами.

Все возвращалось в равновесие — только легкая головная боль и кисловатый отвращение во рту напоминали Моку о прошлых сенсациях.

Повязывая какой-то старый галстук, на который в других обстоятельствах он даже бы не посмотрел, услышал легкий шорох — такой, как тот, который выпустило из себя тело Карен, когда ее голова оторвалась от шеи.

Он сел и почувствовал слезы, наплывающие ему на глаза.

Много бы дал, чтобы взять теперь Карен в объятия; теперь — когда она беспомощно сидит перед туалетным столиком и осматривает проступающие через краску седые пряди, теперь — когда потихоньку плачет о своем пропавшем сутки назад мужем; именно сейчас — когда ни за что не хочет признаться в моменте слабости и выполняет свои обычные косметические процедуры.

Это притворство не продлится долго, через некоторое время едкие слезы начнут каналами сжимать горло, через некоторое время Карен бросится на кровать и зарыдает, через какое-то время будет возносить среди рыданий молитвы к Богу и сердитому небу, чтобы сбросило теперь бомбы на дом на Цвингерплац и погребло под развалинами ее безответную любовь.

Мок много бы дал, чтобы взять теперь Карен в объятия.

Отделяли его от нее всего нескольких шагах до мотоцикла и менее дух четвертей часа езды через дымящийся город, потом ее успокоит и извинится, а потом улетят отсюда в Копенгаген.