Я знала, что Райн меня не любит, но и фальши с его стороны не чувствовала, он просто совместил приятное с работой, как и я, и использовал свои тёмные таланты ради благого дела, тоже как и я. Мы были похожи, и я бы с удовольствием поработала с ним в библиотеке, но на стене крепости рядом с собой предпочла бы видеть не его.
Попадая в любую непредвиденную, стрессовую или просто сложную ситуацию, я автоматически оглядывалась, ища глазами того, кто знает, что делать, и обязательно мне поможет. А его не было. Это было то самое обманчивое ощущение близости, о котором Алан говорил, когда просил меня быть рядом, когда он просыпается. Я тогда этого не чувствовала и не понимала, чувство было слишком тонким и неосязаемым, его было невозможно объяснить, нереально поймать и зафиксировать, как едва уловимый запах кожи кого-то, кто прикоснулся на мгновение и исчез, а место прикосновения стало священным и оберегаемым, потому что хранило след, полностью физический, но невероятно хрупкий. Я ощущала его рядом, всегда, хотя канал был закрыт, я просто чувствовала, что не одна, как будто он тихо присутствовал в комнате или у окна дома напротив, не очень близко, но в зоне видимости, с телефоном, с полным резервом и со снайперской винтовкой, готовый дать совет, подпитать и убивать, если понадобится, в любой момент. Это делало меня смелой.
Я тоже готова была прийти на помощь, если он позовёт, без раздумий и сомнений. Это случалось очень редко, он старался меня не беспокоить, но иногда обстоятельства вынуждали, и тогда я творила чудеса. Я жила в этих моментах на максимальном форсаже, а вне этих моментов я жила в ожидании этих моментов, училась и практиковалась, добывала редкие книги, повторяла упражнения сотни раз, как будто вечно жила в состоянии ночи перед главным в жизни экзаменом, к которому была максимально готова, но всё равно полировала свои навыки до идеальности, просто ради наслаждения перфекционизмом. Это делало меня сильнее. И слабее тоже – я иногда была сама себе противна, когда доводила до идеальности очередной навык, а применить его было негде, потому что Алан и без меня был в порядке. Я сама перед собой выглядела глупо, как отличник-промокашка, который тянет руку в ответ на любое слово учителя, хотя учитель и так знает, кто тут самый заядлый зубрила, и весь класс знает, и все над ним смеются, а ему всё равно, потому что он выучил и хочет похвастаться, и тянет свою руку от самых пяток – ну вызовите меня, ну пожалуйста...
Город на берегу реки постепенно утонул в деревьях, сначала редких, потом они становились выше и пышнее, прятали в кронах дома, которые становились всё меньше, а потом исчезли совсем. Катер вышел к озеру и остановился в центре, заглушил двигатели, стало очень тихо, даже разговоры за столами стихли. А потом вздрогнула палуба, когда с небольшого острова в отдалении в небо выстрелили пушки.
Снаряды взорвались высоко над катером, рассыпав по тёмному небу яркие перья разноцветных искр, я на них не смотрела – фейерверки Верхнего не дотягивали по зрелищности до того, который я смотрела с Аланом в скворечнике посреди океана, а на меньшее смотреть мне было не интересно. Зато мне нравилось слушать – эти глухие удары, пускающие по земле и воде медленную волну, как при землетрясении, вызывали в памяти будоражащие флешбеки. Я закрывала глаза и видела, как небо расчерчивают снаряды, взлетающие из крепости Каста-Либра, это было до жути страшно, до встающей дыбом мелкой демонской чешуи, которая превратилась в крупную там, где война меня уже однажды лизнула. Я была уверена, что не в последний раз.
Фейерверк закончился, на сцену вернулись музыканты, юная девушка опять запела о своих странных романтических предпочтениях, катер развернулся и поплыл обратно в город. Я сидела спиной к сцене, уткнувшись носом в бокал, думала о своей жизни.
Если Алан решился прийти лично, значит, что-то случилось, что-то по-настоящему серьёзное. Если бы он хотел прийти ради себя, он бы сделал это раньше, времени было море, но он не сделал, значит, не хотел. А теперь у него появилась причина.
Хочу я или нет, но я связана с ним Печатью, и об этом знает если не весь мир, то вся Грань Ис точно. Я называла себя его глазами и руками, отдавала приказы его именем, и передавала привет вражеским иерархам от имени всей крепости – меня там знают, по обе стороны фронта. И если их конфликт обострился, то у обеих сторон может возникнуть закономерный вопрос – а где, собственно, тот самый «новый иерарх», которым я сама себя назвала? И Алан должен дать ответ, как минимум, мелькнуть со мной вместе в одном кадре, чтобы показать всему миру, что в доме Иссадоров всё стабильно.