На видео Алан добродушно переругивался с Сари, потом она уложила его в аппарат МРТ и вышла из комнаты, пошла к мониторам, стала всё настраивать, тихо бормоча под нос какую-то песенку. Потом навела камеру на экран и показала пальцем на некоторые участки снимка, постучала ногтем по монитору, я смотрела на её руку, на безымянный палец с кольцом в виде крыльев по бокам от шестигранника с берёзовым листком внутри. От этого было странное чувство, какое-то детское, родом из тех времён, когда я ещё не знала о существовании пансиона, но уже догадывалась, что мне в моём доме не рады, я лишняя, я не такая, какой им всем хотелось бы, чтобы я была, я разочарование, и поэтому я не получу то, что получают нормальные дети, которые своих родителей не подводят. Я делала всё, чтобы угодить своим требовательным родственникам, доводила до идеальности каждый навык, получала лучшие результаты в любом, даже самом незначительном деле, но им всегда было мало, всё было недостаточно идеально, дефекты находились всегда и всегда находились причины для недовольства мной, которые меня мотивировали стараться ещё сильнее. Я не помнила, в какой момент это чувство возникло, потому что оно было со мной всегда, но ощущения от него помнила отлично.
Я пошла к психотерапевту много лет назад, как только смогла себе это позволить, к анонимному, на Грани Син, и работала с ним через специальную программу по интернету, опасаясь, что где-нибудь могут всплыть данные о том, что невеста Алана Брауна лечится у мозгоправа. Программа изменяла голос и лицо, так что доктор знал обо мне только то, что я сама ему рассказала, мы встречались раз в неделю в течение всего времени, которое я проводила на Грани Син. После пары сотен часов терапии я за многое себя простила, и даже пришла к выводу, что ничего не поменяла бы в своей жизни, если бы мне дали возможность прожить её заново. Доктор сказал мне одну очень мудрую вещь, которую я даже написала на обороте фотографии своего любимого парка на Грани Син, он находился возле главного корпуса моей больницы, мы часто гуляли там с друзьями и их собаками. Мудрость состояла в том, что повышенная требовательность к себе – не всегда порок, как и стремление делать всё идеально, потому что миру нужны требовательные к идеальности специалисты.
Заучек не любили нигде, но когда жизнь переставала шутить шуточки, все бежали к ним, и платили им, и молились о том, чтобы у них хватило знаний, педантичности и требовательности к качеству своей работы. Меня каждый раз до внутреннего нервного смеха доводили родственники пациентов, которые меня брызгали «святой» водой перед операцией, а во время операции стояли на коленях в специально для них оборудованной комнате, умоляя вымышленный сверхразум помочь их ребёнку выздороветь. У меня было много вопросов к логике тех, кто всерьёз считает, что Создатель снизойдёт до переделки того, что он же сам и создал, просто потому, что его попросили на коленях. Примерно те же вопросы были к барышням, которые интересовались, насколько натуральные материалы я использую в работе, забывая о том, что самый натуральный материал им был дан от природы, но они почему-то пошли к доктору его перекраивать, при этом желая иметь естественный вид, но не испытывать естественную в таких случаях боль – против химической анестезии никто никогда ничего не имел, даже самые отбитые эко-натуралы. Я молчала о многих вещах, оставляя своё мнение при себе, даже когда ко мне приходили бывшие одногруппницы и восхищались тем, как мне повезло, раз я смогла открыть клинику. Я молчала, но для себя твёрдо знала, кто я и кто они.