Я остановилась на углу, оперевшись о цокольный карниз дома, и подняла голову, чтобы посмотреть на этот снег – он занял всё небо, сделав его белым. Эта безграничная чистота опускалась на меня вместе со снежинками, постепенно заметая в памяти эту ночь, обожжённые тела, чёрные от угольной пыли и копоти, грязь чужих квартир, ненависть пациентов и их близких, равнодушие полиции. Раньше меня оберегал мой цензор, но сейчас его почему-то не было, и вместо чёрной краски я использовала белый снег, глубоко вдыхая этот морозный воздух, царапающий горло холодом, зато стирающий из памяти запах чужой боли.
Кто-то крепко взял меня за локоть и сказал:
– Помоги, деточка, без тебя никак. – Я опустила голову и посмотрела на невысокую старушку в забавном берете с вышитыми цветами, она держалась за меня двумя руками и улыбалась, сообщая, как весёлую шутку: – Всё на свете вижу, светофор не вижу! Мне туда надо, – она указала в сторону, противоположную той, куда нужно было мне, но я кивнула и повела её к переходу – мне сегодня помогла одна старушка, пора и мне помочь одной.
Старушка, судя по энергии, в моей помощи не особенно нуждалась – её живые голубые глаза выглядели совершенно здоровыми и сияли смешливыми искрами, когда она рассказывала о том, как добиралась сюда через «Джи-Порт», и какие она везёт носочки и пирожочки своей очень хорошей внучке. Она не угомонилась, даже когда мы перешли дорогу, а просто потащила меня дальше, в сторону второго корпуса Академии. Я сначала подумала о том, как на меня посмотрят мои одногруппники, увидев мятой после ночной смены, ещё и в чужой куртке, а потом решила об этом даже не думать, поняв, что чувствую себя гораздо лучше.
Её воздействия были такими тонкими, что я не взялась бы доказывать, что они вообще были, но эффект был несомненным, и его легко можно было перепутать с освежающим эффектом от холодного чистого воздуха. Я вспомнила, где уже с этим сталкивалась – Алан таким же образом лечил меня после того, как воткнул в парту нож демонов, спровоцировав всплеск страха, который я поглотила, как он сказал, «перетрудив ауру». Он мне тогда помог точно так же, чем больше я об этом думала, тем увереннее становилась – у них был один учитель, или, как минимум, один учебник.
Мы подошли ко входу во второй корпус и остановились, старушка посмотрела на мою руку, которую до сих пор держала мёртвой хваткой, потом заглянула мне в глаза и сказала:
– Красивые часы.
– Там нет часов.
Она опять посмотрела на мою руку, чётко над локтем, мне стало не по себе от уверенности, с которой она это сделала.
– А я их вижу. Я умею видеть дальше настоящего. И я получила твоё письмо, Лейли эль'Хирн, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза без улыбки. – Ты его не отправила, но я его увидела. И я тебе очень благодарна за то, что ты заботишься о моей Сарочке. Ты добрая девочка, и очень, очень сильная. Ты можешь спасти целый Мир. И ты должна знать, – она указала глазами на часы у меня над локтем, которые я давно уже не носила, но она их видела, и я их чувствовала прямо сейчас. – Он умрёт без тебя, принцесса Лея. Его кровь прольётся на песок в канун Рождества. Если он там будет, а ты – нет, он умрёт. Ты слишком добрая девочка, чтобы это допустить, да?
Она улыбалась, мне становилось жутко от этой улыбки – именно так должен выглядеть всемогущий бог смерти, который изучает чужие судьбы и решает, какую прервать, а какая пусть продолжается. Я чувствовала себя богом, когда останавливала руками хлещущую из пациентов кровь, или ломала им рёбра, откачивая после остановки сердца, но это казалось так мелко по сравнению с этой улыбкой, меняющей судьбу Мира.
Мы стояли в снегу, вокруг бегали и шумели студенты, кидались снежками, скользили с разбегу по тонкой наледи вдоль тротуара. У меня горело всё внутри, пылало вулканом, я не могла понять, взорвётся или не взорвётся, как будто сама никак не могла на это повлиять, а могла только смотреть и ждать. А она знала. Старушка смотрела на меня, как на слабо дымящийся холм, а видела все последствия, от тучи пепла и потоков лавы до столетних деревьев, которые выросли на руинах разрушенных извержением городов. Она знала, что я взорвусь. Я пока в это не верила.
Из дверей второго корпуса вышла шумная компания друзей Сари, она вышла последней, увидела нас и округлила глаза. Быстро попрощалась с друзьями, отослала их подальше и подошла к нам, с удивлённой улыбкой восклицая:
– Бабушка? Что ты тут делаешь?
– Я не могу приехать к родной внучке, что ли? – бабушка изображала ворчание, но улыбалась очень нежно. Отпустила мою руку, развернулась к Сари и обняла её, надолго прижав к себе, Сари смущённо улыбалась мне поверх её плеча и изображала глаза «эти старики умеют ставить в неловкое положение, да, приходится мириться, потому что они непобедимы», я понимающе улыбнулась и отвела глаза.
Сари дала себя наобнимать, потом с лёгкой тревогой спросила:
– Ба, что-то случилось?