Крепость души моей

Вслед за мелкой Ленкой он принялся скакать вокруг груды полыхающих учебников, изображая дикаря-людоеда, на чьем костре жарятся белые туристы. Малышня радостно завизжала и присоединилась. Колька обнаружил, что и он, и Серёга, и даже жиртрест Баллон с воплями прыгают вокруг костра. Не скакал только Сашка – он был ди-джеем. Воздев над головой руки, Наумняк пел диким голосом.

Страницы и обложки корчились в огне. Чернели, обугливались. В небеса летели хлопья пепла. География и этика, математика, природоведение; история древнего мира и средних веков…

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Когда подошел Григорий Иванович, учитель физкультуры по прозвищу Григораша, Колька забеспокоился. Григораша – мужик крутой, может и по шее дать. Но пацанва вокруг продолжала орать и беситься, и девчонки с ними, и Серёга с Венькой. Даже трусоватый Баллон плясал, как дурной. Стыдно, подумал Колька. Плевать! Гори оно синим пламенем! Чтобы не погасло. Теперь всё можно. Что мне Григораша?!

Колька осклабился, выкрикнул невпопад:

– Гей, тычер!

И заскакал, кривляясь пуще прежнего. Впрочем, он старался держаться по другую сторону костра от Григораши. На всякий случай. К великому Колькиному изумлению, Григорий Иванович не спешил с раздачей плюх. Физкультурник стоял и молчал. К нему присоединилась географичка Элеонора Валерьевна. Директриса Тамара Николаевна. Трудовик Рак. Еще какие-то люди, которых Колька не знал. Никто не ругался. Никто не кричал. Не требовал прекратить, не грозился вызвать пожарных и милицию. Взрослые смотрели на детей, беснующихся вокруг костра из учебников. Огонь отражался в их глазах: блестящих, влажных. Смертные глядели на вечных, пляшущих у края пропасти.

«Чего лыбитесь?! – хотел крикнуть им Колька. – Чего? А?»

У него тоже началась резь в глазах. И в горле запершило. От дыма, должно быть. Колька закашлялся, отвернулся, пряча лицо. Хоровод распался. Баллон споткнулся и упал – хорошо, что не в костер. Кто-то из мелочи еще продолжал дергаться, словно в электрических конвульсиях, но вскоре электричество кончилось. Смолк Наумняк; горбясь, Сашка неловко топтался на месте.

Колька подошел к полыхающей груде книг. Жар был такой, что казалось, вот-вот вспыхнут волосы и брови с ресницами. С самого краю лежал разодранный учебник «Основы здоровья». Рискуя обжечься, Колька выхватил из костра искалеченную книжку. Обложка частично уцелела. Веселые мальчишка с девчонкой превратились в погорельцев. Вокруг них все было выжжено. Ни кустов с травой, ни птичек-бабочек. Пепелище. Сами дети не слишком пострадали: огонь сожрал у них туфли, да у мальчишки – козырек бейсболки. Чумазые, в саже и копоти, они по-прежнему улыбались. Наверное, радовались чудесному спасению.

Колька поднял взгляд от книги. Сквозь языки пламени, рвущиеся к небу, на него смотрели взрослые. А он смотрел на взрослых, прижимая к груди обгоревший учебник.

18:36 …на Страшном суде создадим конфликтную комиссию…

Звонок оторвал меня от телевизора.

Одним нажатием кнопки я стер с экрана костер, полыхавший в школьном дворе. Сунул ноги в шлепанцы, бросил пульт на журнальный столик. Звонок бесновался; чей-то палец причинял звонку массу неудобств.

– Иду!

За дверьми стояла теща.

– Можно? – спросила она.

– Что? Да, конечно…

– Ты пьешь «Асканели»?

– Я?

– Нет, Жак Оффенбах. Ладно, я сама…

Она прошла в столовую. Из коридора я тупо моргал ей вслед. Если бывшую я сразу после развода назвал бывшей, и никак иначе, то теща осталась просто тещей. Фигура танцовщицы. Профи-макияж. Костюм с тщательно подобранной безуминкой. Черный кардиган, дымчатые очки; пояс с экзотической пряжкой… Сорок лет, если не больше, теща была примадонной нашего театра оперетты. «Марица», «Сильва», «Фиалка Монмартра». Она и сейчас могла при случае вспрыгнуть на стол, отчебучив знатный канкан.

– Где у тебя бокалы?

– Рюмки в серванте…

– Рюмки? Я всегда была против вашего брака. Бокалов что, нет?

– Там же, полкой выше…

– Грязные. Я сейчас вымою.

В кухне полилась вода. Соляным столбом я торчал в коридоре, чувствуя себя, как на поминках. Грыз ногти, чего не делал с детства.

– Сыр есть?

– В холодильнике…

– Я порежу.

Когда я зашел в столовую, все было готово. В двух пузатых бокалах на донышке плескался коньяк. На блюдечке лежали тоненькие ломтики сыра. На другом – горка маслин. Теща сидела за столом и, подперев щеку рукой, критически изучала меня.

– Я в курсе, – сказала она. – Бери коньяк.

Я взял.

– Садись.

Я сел.

– Балбес, – рассмеялась она. – Ну, за вашу счастливую дорогу!

Вкуса я не почувствовал.

– Кто же пьет коньяк залпом? Балбес и есть… Знаешь, сколько мне врачи намерили?

Легкость мысли у нее была необыкновенная.

– Сколько? – тупо спросил я.

– Год. Максимум, полтора. Тебе не говорили, ты же балбес…

– Вы же здоровая…

– Нет. И не проси, я все равно не назову тебе диагноз.

С бокалом в руке, она подошла к балконной двери. Сквозняк трепал полы кардигана. Мне вдруг показалось, что теща стеклянная. Еще миг, и она разлетится осколками.