Крепость (ЛП)

Блуждая взглядом по залитой солнцем местности, ловлю себя на том, что не испытываю никакой враждебности к окружающему меня миру. Даже к солдатам противной стороны. Собственно говоря, что мне сделали все эти томми и янки? Если они не будут стрелять прямо в меня, если какой-нибудь чокнутый парень на своем истребителе не поймает меня в визир своего прицела, то для меня они будут всего лишь симпатичными ребятами: College boys, Football fans. Да то, как лежали они в ряд у того сарая, под палящим солнцем…

С чего бы это ко мне так прилипла эта картина? Вечно будут стоять перед глазами и те парни из Боинга, у Ла Боля. Они выглядели совсем уж страшно: сплошное месиво их плоти и костей. Их вид засел во мне, будто огромная заноза. Раньше и представить не мог, что человек — это всего лишь мешок костей.

Продолжаю сидеть и думать: вести войны, убивать других, быть убитым самому — неужто это и есть смысл мировой идеи? Но тогда наш брат — всего лишь пушечное мясо?

Почти всюду, где я когда-то побывал, остались лишь щепки. Хемниц превращен в прах. Лейпциг тоже. Мое ателье в Академии …. Друзья ушли: Венц, Шварц — убиты, изничтожены…

Какие силы определяют мою судьбу? Что это за силы, бросающие меня в пекло, и все же спасающие от погибели? Не могу сосчитать, сколько раз такое со мной было.

Так и сижу со своими воспоминаниями и фантазиями. Мое святое — святых тело и моя бессмертная душа! Что за судьба предопределена мне? Кто предопределил ее? Наверняка не Масленок в Берлине или Бисмарк в Париже! «Серые Парки?» Но они существуют лишь на театральной сцене.

Нудные, тоскливые мысли. Чувство, распирающее меня изнутри, становится слабее, а затем еще уменьшается, но все же не может оторвать меня с места.

И вдруг меня охватывает чувство удивления: мой страх улетучился. Уже много недель, даже месяцев, не испытывал я такого чувства: просто жить, никого не видя, и не будучи окруженным этой чертовой бандой.

В небе никаких самолетов. Никаких звуков самолетных моторов. Вообще никакого шума. Какое яркое противоречие между вчерашним и сегодняшним днем. Эта тишина более нереальна, чем если бы гремела война. Нахожусь в совершенно другом мире.

Но: сначала нормально поесть, а потом спать. Чертовски умаялся! Чувствую себя так, словно за спиной сотни тяжелых километров. Глаза горят, стоит лишь сомкнуть веки. На лице ощущаю пыль дорог.

Водитель смотрит на меня выжидательно, и я говорю: «Ну, вот и все!» и встаю.

Там, где дорога поворачивает с материка на дамбу, насчитываю на проезжей части с десяток воронок от бомб. Спрашиваю себя: Что должно было означать это бомбометание? Шалость или зависть к таким как я странникам, желающим осмотреть Мон-Сен-Мишель?

Машина катит по ровной как доска дороге дамбы ведущей сквозь пустынную, покрытую вязким илом местность. Очевидно сейчас сильный отлив. Водитель говорит, что в Марбурге все выглядит так же, как и здесь. Требуется какое-то время, чтобы я сообразил, что он имеет в виду не ландшафт, а саму Гору с венчающей ее церковью.

В конце дамбы протискиваем машину сквозь узкие ворота. «Ничего другого, лишь бы завалиться где-нибудь!» — вздыхает водитель, остановив машину. И мне бы тоже! Мелькает мысль. А тот, сделав большой глоток из фляги, заваливается на заднее сиденье и дрыхнет без задних ног.

Медленно передвигая ноги, топаю вверх по горбатящимся булыжникам узкого проулка: Мон-Сен-Мишель — национальный памятник. При нормальном ходе событий, здесь все должно кишеть от экскурсантов. Сегодня же Святая Гора находится лишь в моем полном распоряжении. Узкая улочка словно вымерла. Даже шагов не слышно. Сувенирные лавки закрыты, по-настоящему забаррикадированы крепкими деревянными ставнями с перекрещивающими их, для полной безопасности, железными прутьями накладок. Кажется, что жители остаются в глубоком убеждении, что Союзники никогда и ни при каких условиях не будут наступать на Святую Гору.

Удивительна прочность строений: она почти такая же, как и возвышающиеся скалы. строительные элементы зданий соединяются друг с другом и друг над другом словно пчелиные соты и связаны множеством лестниц. Прохожу по темному коридору и внезапно обнаруживаю зал с тяжелыми романскими капителями, широкими каминами. Кажется, я открываю нечто неизведанное, что никому еще не открывалось.

Собор действительно древний. Как и светские здания, он стоит словно сердечник всей постройки. Никаких украшений. Все сведено к простоте и мощи. Сжатая в кулак природа…

Надо мной широко раскрыл пасть каменный лев. Тщательно пригнанные камни стен серого, устричного цвета, покрыты светлыми пятнами, будто от проказы и зелеными пятнами мха. Каждый шаг отдается гулким эхом. Лестницы постоянно разветвляются от моего основного пути, они ведут к выступам стен, с которых можно обозревать, сквозь бойницы, илистую местность у подножия Горы.

Справа открытая дверь. В помещении, куда она ведет, стоит кромешная мгла. Лишь далеко в глубине, видна светлая полоска узкого церковного окна.